Дориан: имитация - [103]

Утро было в самом разгаре, когда внизу растрезвонился, никак не желая умолкнуть, телефон. Дориан давно уже перестал прослушивать сообщения, оставляемые на автоответчике, так что звонящие, услышав бип-бип-бип, свидетельствующее о том, что кассета полна, сдавались и вешали трубку. Этот, однако же, не повесил. Кем бы ни был звонящий, он все звонил, звонил и звонил.

Дориан, чье сознание было потрясено и помрачено месяцами загула и часами горя, провалился в сон. Когда он ранним вечером проснулся, телефон продолжал звонить. Дориан, вознамерился выдрать шнур из розетки, но вместо этого, неожиданно для себя самого, поднял трубку.

— Дориан Грей? — спросил голос.

— Что?

— Вы меня не знаете, — голос был глубок и холоден, резкий голос, не обремененный даже малейшими признаками человеколюбия. — Меня зовут Питер.

— Что вам нужно?

— Нет, тут дело в том, что может понадобиться вам. Я друг Алана Кемпбелла.

— Кемпбелла? Какого хрена, он уже несколько лет как умер…

— Ну да, вам-то это хорошо известно, Грей, очень хорошо — однако я звоню по другому поводу. По поводу видео, которое вы, может быть, захотите у меня купить.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Помните, несколько лет назад вы подвозили Алана в Бормут, подвозили, чтобы он мог повидаться со мной?

— Ничего подобного я не делал.

— Да ну? А я хорошо это помню. Я видел вас из окна, вы, как я припоминаю, сидели за рулем изящного маленького «Эм-джи».

— «Эм-джи»? Что за чушь — я никогда не водил этой…

— Послушайте, Грей, речь не о вашей идиотской машине — в моих руках находится кассета. Кассета, которую отдал мне Алан. Желаете ее получить — платите. Мне нужны пятнадцать кусков. Приготовьте деньги, подержанными банкнотами. Я позвоню через пару дней.

Разговор прервался. Дориан снова понесся наверх и направился прямиком к шкафу, в котором стояли девять видео магнитофонов, воспроизводивших «Катодного Нарцисса». Он проверил их все по очереди: восемь кассет были на месте, девятая исчезла. В хаосе, обволакивавшем Дориана, возникло мгновение ясности — должно быть, Кемпбелл забрал кассету в ночь, когда они избавлялись от трупа Бэза. Вот что он, скорее всего, имел в виду, говоря, что у него есть подарок для друга Питера. Речь шла не о зубах Холлуорда — о кассете. Гребанная кассета была у Кемпбелла. Должно быть, он сделал копию и оставил ее у этого самого Питера. Не диво, что во всю поездку он вел себя с таким самодовольством — это он надо мной посмеивался! Он даже постучал себя по нагрудному карману — я слышал глухой пластмассовый звук, который издала эта чертова штука.

Когда, наконец, стемнело, Дориан взял Уистана на поводок, и они пошли к Гайд-парку. Во влажных сумерках августовской ночи у Кенсингтонского дворца собиралась безмолвная толпа. Толпа, в которой были и рабочие пчелы, и трутни — всех их, опушенных пыльцой истерии, гнал сюда один и тот же инстинкт улья.

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди, — словно вполголоса беседуя с кем-то, произнес Уоттон.

— Совершенно верно, — откликнулся Дориан.

— Все мы — выдумки того или иного рода, Дориан, — снисходительно промолвил Уоттон. — Не думаю, что тебе стоит так уж горевать из-за того, как все обернулось.

— О, я и не горюю.

Он миновал железный турникет, вошел в парк. Вокруг было полно полицейских, однако они стояли, потупив глаза, или направляли скорбящих к вычурной внутренней ограде, отделявшей парк от предместий дворца. Даже с расстояния в сотню ярдов Дориан учуял болезненный аромат тысяч и тысяч цветочных букетов и, подойдя вместе с двумя десятками иных людей поближе, оказался у высоких, украшенных золотыми коронами ворот. Дориан немного постоял у них, наблюдая, как пехотинцы печали набрасывают высокий вал целлофановых свертков, чтобы защититься от взрывов уже летевших на них бомб. Примулы, лилии, розы, гвоздики, нарциссы, тюльпаны, подсолнечники, ирисы, маки, настурции, анютины глазки, наперстянки, орхидеи. То, что все они цвели одновременно, обращало этот поздний август в невозможную фикцию.

— И все-таки, я ощущаю в себе такую пустоту, — прошептал Дориан Уистану, — я ведь и вправду знал ее. Однако Уистан ему не ответил, поскольку и не принадлежал, в сущности говоря, к данному контексту, неизменно оставаясь собакой Бинки Нарборо.

— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди, — повторил Генри Уоттон, — и знаешь, твой пес это плохо продуманный штрих, — никто не поверил бы, что у тебя может быть собака; ты не из тех, кто нуждается в верности. Ну а что до «Организации Грея», честно, Дориан, твои фантазии насчет деловой хватки, они… право же… попросту смешны.

— Ты… ты выглядишь совсем по-другому, Генри, — произнес Дориан, изумленно вглядываясь в него.

— Правда? Да, ну что же, чему нужда не научит. — В новом своем воплощении Генри Уоттон роста имел примерно пять футов восемь дюймов. Он был в светло-синих джинсах, подвернутых поверх шнурованных сапог «Док Мартен» и ярко-красной харрингтоновской куртке. Совершенно лысый, если не считать полоски рыжего утесника, тянувшейся по загривку его пухлолицей башки.

— Пройдись со мной, — предложил он Дориану, протягивая руку, и оба неторопливо двинулись по парку.