Допуск на магистраль - [11]

И Владимир Иванович подтвердил:

— Собирают, когда время есть. Родным на Новый год посылкой куда-нибудь в Кострому отправляют. С пояснением: так, мол, и так, вчера, двадцатого декабря, ходили в лес по ягоды...

Когда Гриша снова тронул дрезину, путь впереди был свободен. Поворотно-консольный кран — мощная махина грузоподъемностью 70 тонн, своим ходом прибывшая на БАМ из Нижнего Тагила, — неторопливо и деловито проходил «зеленой улицей» ближайшую станцию.

Глава VIII Таежный напиток

На станции Пурикан, уютно закрытой со всех сторон сопками, светило солнце. Поздние осенние травы доверчиво млели в его тепле, железнодорожники улыбались, шутили, и даже окрестные рыжие сопки казались теплыми и веселыми. После озабоченного, забитого составами Муртыгита Пурикан казался спокойным и даже, пожалуй, праздным. У дверей жилого вагончика две женщины перебирали бруснику: перекладывали ее из ведер в трехлитровые стеклянные банки, засыпали сахаром. Неподалеку от них, прямо на рельсах, сидели трое мужчин, покуривали, заинтересованно слушали читавшего вслух, то и дело взрывались беззаботным, громким хохотом. Переспрашивали, перечитывали и хохотали снова, привлекая внимание, дразня безудержным своим весельем. У ног их, вальяжно растянувшись на солнышке, дремала собака. Из вагончика-станции доносилась негромкая, легко грустящая музыка: через окно виднелся транзистор, выпустивший свой единственный ус-антенну. К стоящему на запасном пути раскрытому вагону, миролюбиво, добродушно урча, подруливали машины, принимали в свои кузова ящики о консервами, печеньем, пивом, уходили по бугристой, тряской дороге вверх, к поселку. Над всем этим светило солнце, трепетало невидимое крыло теплого ветра и бухали, раскалывая сопки и воздух, недалекие взрывы. На них чуть слышно, тоненько откликались бутылки в ящиках, дрожал, покачиваясь, ус транзистора, да собака, не открывая глаз, поводила ушами. Люди не замечали взрывов, и когда Петька спросил женщин: «Что это?». Те ответили буднично:

— Выемку рвут на восьмидесятом, за мостом.

Мост «держал» укладку — это Петька уяснил из разговоров еще дорогой. И его земляк, уральский поезд-кран, шел как раз к тому месту всего лишь затем, чтобы ухватить с платформы одну за другой пару гигантских железобетонных пролетов и опустить их легонько в сверхпрочные бетонные гнезда с точностью до миллиметра.

Туда же уехал на попутке и Кузнецов с репортером. Петька им позавидовал, но попросить, чтобы взяли, не осмелился. Почему не пустили туда дрезину, он не понял. Гриша объяснил коротко: «Нельзя» — и прямо на платформе «агээмки», на гудящем пламени паяльной лампы стал кипятить чай.

— А это можно? — не удержался, уколол его Петька.

— И это нельзя, — не повел глазом Гриша. — Ну так что? Без чая оставаться?

Он колдовал над закопченным чайником, то убавлял, то прибавлял струю огня, сыпал заварку, довольно потирая руки. Кивал на дощатую времянку-столовую.

— У них что? Кофе, какао.

Петька смотрел на него и вспоминал, как вчера — ровно сутки назад — забрел он, раздосадованный неудачами, далеко за поселок, наткнулся в лесу на водокачку, познакомился со стариком машинистом. Тот присмотрелся к Петьке, пригласил за грубый, сколоченный из досок стол под открытым небом, взял с костерка такой же вот, как у Гриши, чернобокий чайник и налил до краев большую алюминиевую кружку. Придвинул коробку с пиленым сахаром, разломил каравай хлеба:

— На здоровье...

Напиток оказался золотисто-коричневым, аппетитным.

Петька отхлебнул, обжегся, но дожидаться, пока остынет, уже не стал. Чай был вкусным, ароматным, чуть-чуть с горчинкой и каким-то многозначным, смешанным запахом трав, деревьев и ягод. Он выпил всю кружку, без остатка, и попросил еще.

— Пивал такой раньше? — спросил старик.

— Никогда, — признался Петька.

— Значит, нездешний.

Он сказал это с легкой грустью и словно бы с одобрением: мол, нездешний, а вот забрался сюда, в такую даль, глушь... Он сказал так, что Петька невольно сопоставил с местными, исконно русскими именами его чужеземное — Франц Думанский — и подумал, что непростая, видно, нелегкая судьба занесла этого человека в амурские сопки.

Деловито, мерно гудели машины, качавшие воду для поселка из глубокой артезианской скважины, чуткими к ветру вершинами переговаривался затаившийся лес, старый машинист деликатно молчал, а Петька, теперь уже смакуя, медленно допивал таежный напиток и отдыхал притомившейся от неудач душой, набирался сил, обретал пошатнувшуюся было уверенность.

На прощание машинист спросил, не удержался:

— Не угадал, из чего чай? — Сощурился, попытал Петьку взглядом. — Не угадаешь. Из молодого багульника.

— Габдуали Умарович, — окликнул Петька быстроглазого, смуглого до черноты казаха и сам удивился тому, что запомнил, оказывается, его трудное имя. — Какой чай завариваете?

— Известно какой, цейлонский, — удивился вопросу Габдуали. — Высший сорт. — И окончательно вернул Петьку с таежной водокачки на Пурикан.

Глава IX В опустевшем лагере

Вернулся убегавший куда-то Игорь, сказал, что машина со сменщиками пойдет в Аносовскую только к ночи, предложил Петьке: