Доплыть до грота - [15]

Он не мог. Лерка могла, а он – нет.

Я таращусь в потолок и пытаюсь вспомнить, когда видела его в последний раз. Наверное, на балконе, когда он разговаривал с Леркой. Может, она его закрыла там? Случайно. Или специально. Я пытаюсь восстановить события вечера. Вот они танцуют, вот стоят на балконе, холодно, а они стоят, раздетые, я хочу выйти к ним, но угадываю слово в «Крокодиле», мы с Настей уходим в коридор загадывать новое, я показываю эти «средние века», и Рома угадывает, потом вносят торт со свечками… А кто его вносит? Я не помню. Где был Данил, когда торт вносили? Не помню!

Почему я не помню?!

Я же всегда ищу его глазами! Мы с ним даже умеем разговаривать взглядами, без слов, Лерка всегда бесится из-за этого.

Я снова включаю телефон, читаю его эсэмэски. Он был на балконе. Его закрыли. Все время гремела музыка, и даже если он стучал, его никто не услышал. Он бы спас меня.

И даже если это не так, я хочу, чтобы было так.

Утром мама не разбудила меня, и я поняла, что она решила устроить мне выходной. А может, она уже ищет новую школу. Я снова подумала про Данила. Могло ведь быть и так, что ему позвонили. Его мама, например. И он вышел в подъезд, потому что музыка играла громко. И тогда это все случилось. А пока я сидела в туалете, он, наоборот, зашел в квартиру. Увидел, что меня нет, и набрал первую эсэмэску: «Ты где?» Потом ему, наверное, рассказали, что случилось, и тогда он начал звонить. Я не взяла трубку, и он написал вторую эсэмэску.

Еще я думала про свои ботинки. Они мне очень нравились и были совсем новые. Мне их только в октябре купили. Странно, что мама вчера ничего не сказала про них. Пусть Лерка теперь приносит. Сама я к ней ни за что не пойду.

Я лежала и слушала, как мама разговаривает с папой, как они гремят посудой и потом папа уходит на работу. Мама закрывает за ним, но в дверь тут же звонят. Наверное, папа забыл что-нибудь. Но это не папа.

– Здравствуйте, а Галя уже ушла?

– Нет, – мамин голос холоднее льда. – Галя не пойдет сегодня в школу.

– А… а можно мне с ней поговорить?

Я сжалась под одеялом. «Нет, мама, нет, не пускай его, пожалуйста, не надо, не пускай! Скажи, что меня нет, что я в больнице, в реанимации, скажи, что я умерла!» Но мама его пустила.

– Посиди здесь, пожалуйста, я спрошу, хочет ли она тебя видеть, – сказала она и пошла ко мне. И я услышала, как Данил крикнул:

– Я не знал!

Чего он не знал?! Что у меня целиакия?!

Мама присела на край моей кровати.

– Пришел Данил.

Я помотала головой.

– Может, все-таки поговоришь? Не хочешь? Ладно.

Мама погладила меня по руке и вышла.

Я вытащила голову из-под одеяла. Как жаль, что я не вижу его лица!

Наверное, мама покачала головой, потому что было тихо, а потом Данил заговорил сбивчиво и торопливо:

– Да я не знал, честно! Вообще ничего не понял, что там происходит, я же чайник ставил, музыка гремит, вода шумит, ну, я слышал, что все орут чего-то, но они ведь всегда орут! Я даже представить не мог, вот правда! Я увидел, как она уже из туалета выскочила и босиком за дверь, я не понял вообще, что случилось! И я… принес ее ботинки.

– Спасибо. Что же Лера тебе не рассказала, что произошло?

– Да они вообще какие-то странные там все были! Будто пришибленные, и музыку выключили. И толком ничего не говорят, только «вот псих» и… простите… Я не думаю, что Галя псих. Можно я с ней поговорю?

– Она не хочет.

– Мам! – крикнула я.

– О, видимо, уже хочет. У нас хорошая слышимость в квартире.

Данил вошел ко мне в комнату. Встал у порога.

– Привет. Ты как?

Я пожала плечами. Он был такой же, как всегда. Пах холодным воздухом. Я не знала, можно ли верить во все, что он рассказал маме. Хотя, конечно, он такой – все время помогает убирать со стола и заваривать чай, пока остальные ржут и танцуют. Но вдруг они с Леркой придумали все эти отговорки специально? Хотя зачем это Лерке?

Данил поставил рюкзак у двери и сел на кровать.

– Тебе плохо?

Плохо?! А он думает, мне как? Я промолчала, и он смутился.

– Ну, я имею в виду… физически.

– Пока нет.

Я не знаю, как с ним говорить. Я правда не знаю. Меня будто все еще держат чьи-то руки, и я не знаю чьи. Разглядываю цветочки у себя на пижаме.

– Я хотел тебя догнать. Но, оказывается, надевание ботинок занимает очень много времени. А тоже босиком я как-то не решился. Я принес твои боты.

Киваю. Слышала, мол.

– Знаешь, они просто придурки. Самые придуристые придурки на свете! И эта Лера твоя тоже!

Я поднимаю на него глаза. Моя Лера?

– Она такая же моя, как и твоя!

– Ну, не моя уж точно! – возмущается Данил.

И мне вдруг хорошо становится. Спокойно. А Данил смотрит на стену над моим столом и говорит:

– О, я помню этот лист! Вон тот, дубовый. Это из парка, да?

– Нет, – улыбаюсь я, – это с Аллеи ветеранов.

– Да? А похож.

И я смеюсь. Конечно, придуристые придурки! И все дубовые листья похожи! Но все-таки разные.

Вдруг Данил делается очень серьезным.

– Ты ведь не уйдешь из школы? Ну, на какое-нибудь домашнее обучение?

Я мотаю головой. Мама против домашнего обучения, она хочет, чтобы я социализировалась, мы это уже давно обсуждали.

– Если только в другую школу, – говорю я.

– Давай только чтобы не очень далеко. Ну, чтобы пешком можно было дойти. А то я терпеть не могу общественный транспорт.