Донос - [34]

Какие там вещи – мешок с бельем всегда собран, туалетные принадлежности там же.

– Возьмите посуду, – в открытую дверь ожидающе смотрел охранник, – и быстрее, ждать некогда. – Охранник не наш, с «низу».

Ложка, чашка, кружка – все в тот же мешок.

– Саныч, возьми сахару и баранок, – это Андрей.

– Давай, давай, не задерживай – торопили из-за двери. Все же успеваю сунуть в мешок пакеты с сахаром и пряниками.

– Пошли.

Длинными коридорами и крутыми лестницами спускаемся вниз.

Там вдоль коридора, лицом к стене, десятка два таких же «бедолаг» стоят в ожидании дальнейших команд.

– Пристраивайся, – охранник передает старшему офицеру пакет. Видимо, с моими документами.

Подвели небольшую группу очень уж изможденных людей. Они с трудом передвигались. «Понятно. Эти, видать, из общей камеры».

Всех построили, повернули лицом в коридор. Подошел офицер.

– Так, господа хорошие. Сейчас двадцать минут баня и мы направляемся в Медсанчасть. – Это что-то новое, нам объясняют задачу.

В бане, а вернее сказать – в душевой, три рожка. В мойку заходят по 10–12 человек. Ополаскиваются и на выход. Меняются быстро и не обязательно партиями. Человек вышел – человек зашел. Белье сдано на «прожарку» – жарить вшей и других насекомых. Из мойки вышел – в предбаннике тесно, люди сжались толпой, голые, мокрые, вытереться нечем, белья нет – всё на «прожарке». Белье выдают по частям. «Чья майка? Чьи штаны?»

Наконец, все умыты и одеты. В дверь уже торопят – на выход! Строиться по два! – Проверяют по спискам.

– Здесь! 1936-ой год рождения. Статья сто сорок седьмая, часть третья! – четко рапортую на вызов.

Перекличка проводится быстро, спокойно, без суеты и надрыва.

Наконец все собраны, построены, вещи в руках. Пошли. Выводят двумя колоннами – туберкулезники построены отдельно, и выводятся отдельно. Хотя в бане мылись, а затем жались в тесноте, в ожидании белья, все вместе.

В Медсанчасти снова раздеваемся догола, складываем одежду, обувь, белье в полученные здесь же большие, пронумерованные тюремные мешки, сдаем их дежурному в «каптерку», взамен получаем бирки на этот мешок и больничное белье – кальсоны, рубашка, нечто похожее или на пижаму, или на рабочий хлопчатобумажный костюм, брюки и куртка, тапочки. Из принесенного с собой разрешается брать продукты – по утвержденному списку, тапочки, туалетные принадлежности. Подследственные берут с собой обувь – на случай вызова к следователю или адвокату. Выдают постельное белье – матрац, подушку, одеяло. Все в довольно приличном виде, не застирано.

Категорически запрещается брать с собой курево.

После процедуры получения всего необходимого выстраиваемся в больничном коридоре – широкий, высокие потолки, свежая покраска, чистый. Распределяют по отделениям и палатам в зависимости от заболевания. От каждого отделения – свой охранник. Тщательно обыскивают, в том числе ощупывают только что полученные подушки, матрацы, одеяла – не спрятал ли курево. Если найдут – можешь угодить и в карцер.

– «Сердечники», за мной, – наш охранник махнул нам рукой и пошел вперед, до двери кардиологического отделения. Там недолго щелкают замки, открывается тяжелая дверь и мы в помещении. Нас, «сердечных», всего несколько человек, распределяют быстро по камерам. Их в больнице зовут палатами, но это те же тюремные камеры – с «кормушками» на тяжелых металлических дверях, смотровыми глазками, «шконками», решетками и всем остальным тюремным атрибутом. Размер камеры может быть разным, как и разное количество больных. В камере нет оборудованной» параши», вместо нее в углу ведро для мусора. А в туалет выводят. Два раза в сутки – утром и вечером.

В камере, куда помещают меня, четыре «шконки», спаренные в два этажа и две кровати, настоящие, с мягкими сетками, лакированными спинками. Между ними, как и между «шконками» проход, шириной около метра. Справа от двери небольшой стол, два стула. Электрическая «розетка» для кипятильника. Добротное постельное – толстые, мягкие матрацы, незатасканные одеяла, чистые простыни и наволочки на подушки. И подушки – чистые, на пере, а не скомканные ватные. Приличное полотенце.

Да, все же разница между «палатой» и «камерой» большая. Но самое главное – в палате могут жить столько больных, сколько есть в палате кроватей. Ни одного лишнего. Можешь спать на своем месте сколько хочешь. Никто тебя не подгоняет и не ждет своей очереди на твое место. Вызывают только к врачу, выводят на лечебные процедуры и обследования.

В день моего поступления в палате-камере высвобождаются сразу две «шконки» и обе кровати. Выбирай, что хочешь. Больные выписываются и их снова разводят по местам – кого в камеру, кого на зону.

Выбираю кровать. И потолок над тобой, а не сетка верхней «шконки», и один, никому не мешаешь, ни от кого не зависишь. На «шконке», там ведь как – чуть шевельнулся, повернулся там или сел-лег, обе кровати ходуном ходят. Они же сварены намертво, в два этажа. А тут – спи сколько хочешь, никто не помешает. И ты никому не мешаешь.

Да. Большое это счастье заболеть в тюрьме, а еще большее – попасть в больницу!

* * *

Война внедрялась в жизнь. Повсеместно. Уже нельзя свободно бегать по городу, тут и там патрули перекрыли движение – сплошная проверка документов. После нескольких громких ограблений и убийств порядок в городе еще более ужесточается.