Донос - [16]

Не все еще и давали такую работу.

Отшумела Гражданская война. Перемешались было, передрались, но успокоились люди. Восстанавливались порушенные хозяйства. Те, кто работал – обжились быстро. В ёмкие лари ссыпалось выращенное зерно, в погребах появлялись соленья, варенья, копчености. Картофельные ямы засыпались свежим картофелем до самого лаза.

Тяжек труд на плодородной земле, но благодарен.

Родит ухоженная земля у работящей семьи. Но беден урожай у лодыря. Не было в русской деревне, в казацкой станице бедняков среди работающих от зари до зари семей. А лодыри – они во все времена на Руси сшибали пятаки, да поглядывали, где что плохо лежит.

В казачьих станицах бедным семьям помогали. Но не подаянием – это всегда было обидным у казаков. Работу давали. Да еще и помогали в этой самой работе. И работу-то давали посильную. Знали казаки – бедными семьи в станицах казачьих не рождались, бедными становились. Убьют кормильца, в плену ли вражьем сгинет кто – а дети малые, работать еще не могут. Жинка казачья и пай казака, и права его получает, и заботу станичную, и опеку неназойливую, но справедливую. А подрастут пацаны – и вот они, казаки! И землю родную сами обрабатывать начинают, и завалившиеся «сарайки» подправят, да и на «круге» казачьем есть уже кому «кричать». Ожила семья казацкая. Выжила, с помощью родной станицы, и ожила. Расправили плечи подросшие молодцы, не всем уж и угнаться за ними. Вон – и лошадь у них молодая, бойкая, и сбруя обновленная, да и на полях-огородах не бурьян растет, хлеба колышутся, овощи поспевают. Ожила семья!

Не было среди казачьих семей бедняков. Но появились. Бедняки – комитетчики. Пока казаки работали в поле, пока шли горячие для земледельцев дни – комитетчиков не было. Горланили где-то вхолостую, занимались где-то политикой. Для себя. Занимались государственным устройством – под себя. Но как только урожай собрали – они тут как тут. Делить на всех!

Чужое делить легко. И делили. Силой, убийствами, разбоем. Отобрать можно раз, ну два – отпор, наконец, все равно будет дан. Но – голь на выдумки хитра. И догадлива. Вот и придумали. Загнать всех в одно – общее хозяйство. Пусть работают, раз такие работящие. Делить-то урожай будем мы. Как надо, так и поделим. А казаки и прочая живность – они пусть работают.

За трудодни. Трудодни – не деньги, не жалко. Пусть работают.

4

Живуч человек. И в жизни своей быстро приспосабливается к самым трудным условиям. Вот уж, кажется, и повернуться негде в этом тесном проклятом «накопителе», но – «уплотнение» закончилось, двери захлопнулись, люди как-то растолкались, приспособились – тут же кружки, чай, кипятильники. Пошел по кругу «чифирь» – густой, горячий, терпкий.

– У кого есть чай, братва, передай сюда! – Передают. Владельцу чая – первый глоток.

– А ты что, старый, не пьешь что ли?

– Такой густой не пью.

– Молодо зелено, понятно.

– Новичок, поди, что с него взять. – Небольшое это событие вызывает оживление, шутки. Никто на отказ попить из кружки, идущей по кругу, не обижается – хозяин чая, дал почти полпачки, а сам не пьет. Значит не чудит, знает, что делает. Имеет право, чай-то заварили его, ему первый глоток. Но нельзя, видать. Что ж, посмеемся беззлобно, не пьет и не надо.

Я так и не научился пить этот возбуждающий напиток. Как-то попробовал – горько, никакого вкуса, а, может, я этого вкуса не понял. Так в дальнейшем и не приобщился.

Разводят из накопителя утром, после восьми. Если без выезда за пределы тюрьмы, значит на «иваси» – это проще, спокойнее. Еще часа два разных разводных процедур, перевод по подземному переходу с передачей охране «иваси» – и тебя помещают в небольшую полупустую камеру. Там сразу ложишься на голую «шконку», шапку под голову – спать.

До побудки. Первая побудка – обед. От обеда отказываюсь, беру только чай, вернее кипяток. Завариваю своим, принесенным из камеры чаем – из камеры всегда берешь немного чаю, сахару, баранок или печенья, с удовольствием, но быстро выпиваю – и снова спать. До вызова к следователю.

Если ведут на «иваси» – это точно к следователю. Адвокат на «иваси» не ходит. Адвокат приходит в тюрьму. Там у него и кабинка своя есть. Не на одного его, конечно, кабинка, но все-таки закреплена за ним. Мы с адвокатом всегда встречались в одной и той же кабинке. А может, это простое совпадение.

Хорошо, когда до самого вызова к следователю один дремлешь в камере. Лежишь, ни с кем не общаешься. Но иногда в камеру вселяют еще кого-то, такого же «транзитного», тоже по чьему-то вызову. Или куда-нибудь на отправку. Хорошо, если молчаливый. Не разговаривает, не заговаривает. Ждет своего, одному ему назначенного часа. Но так бывает не всегда. Редко так бывает.

Лежу я однажды так же на голой «шконке», жду своего вызова к следователю. Чаю попил, а спать что-то расхотелось. Лежу, грею голую «шконку», кулаки под голову, гляжу в потолок, никаких в голове мыслей, ни о чем не хочется думать. Жду.

Железная дверь загремела задвижками, открылась с визгливым скрипом. Входит старик. Седой. На костылях. Ноги у него почти парализованы. Добрался до пустой «шконки», уселся с кряхтением, кашлем, сморканием. Сморкается, собака, прямо на пол, без всяких там тряпок-платков.