Донный лед - [15]

И Сеня надел этот бушлат и, поблагодарив, стал прощаться. Тарас Павлович предложил Сене отдохнуть, отоспаться, он предложил свою квартиру или больничную койку - на выбор, но Сеня отказался.

- Я бы остался, - сказал он и сладко потянулся. - Я бы остался, но я не могу. У меня утром заседание месткома.

И вышел на улицу.

Двигатель КрАЗа работал, его ровное урчание поднимало настроение. Сеня открыл дверцу. В кабине было чисто. На водительском сиденье лежала сухая ветошь. Сеня включил заднюю и стал разворачиваться. Тарас Павлович и сторожиха стояли на крыльце и махали Сене рукавицами.

Сеня улыбнулся, вздохнул, крутнул головой и двинул в обратную дорогу. "КрАЗ" легко шел на средних оборотах, с ходу взял первый подъем за нефтебазой, снизив скорость, прошел поворот с отрицательным уклоном. После всего пережитого управление машиной казалось Сене делом пустяковым, он чувствовал себя раскованным, даже расслабился в счастливой усталости и запел неверным голосом:

Где ж ты, моя сероглазая, где,

В Вологде, где, где, где, в Вологде, где...

И пропел всю песню до конца.

Последние предутренние звезды таяли в розоватом молоке рассвета, спать Сене не хотелось, но голова была тяжелой - это естественно.

Встречных машин не было. Развиднелось. Можно было выключать фары, но Сеня повременил и выключил только, проехав Джигитку, когда до дома оставалось всего ничего.

Но неожиданности этой ночи не кончились. Примерно в километре от дома Сеня увидел лежащего поперек дороги человека. Сеня в это время опять пел песню про Вологду. Он оборвал на полуслове припев и, нажимая на тормоз, тихо заматерился.

Человек был одет в зеленый бамовский бушлат и стоптанные валенки. Шапки на нем не было. Он лежал на проезжей части дороги, лежал на животе, уложив русую голову на согнутую в локте руку. Сеня перевернул человека на спину и тихо ахнул. Перед ним лежал Леха. Он был жив, но абсолютно пьян. Предутренний морозец придавливал градусов до пятнадцати, и Сеня подумал, что, пролежи Леха на дороге еще с полчаса, был бы ему полный каюк. Сеня опять тихо выругался, ухватил Леху под мышки и, пятясь задом, потащил к машине.

Когда Сеня подъехал к промбазе, промбаза была еще окутана сном. В том числе окутана сном была сторожиха Люба. Сеня посигналил, она проснулась и открыла ворота. Сеня оттащил Леху в вагончик и уложил, стащив с него валенки и ватник. А Сенина койка была занята: на ней, обнявшись, спали Фиса и Варькина дочка Наташка.

Сеня вышел из вагончика, поставил машину в теплый бокс и отправился в диспетчерскую. Люба протянула ему журнал черновых записей:

- Вот с телеграфа звонили.

Сеня прочел:

"Бурятская поселок Северный Лосеву Владиславу Вылетаю Омска семь утра встречай Нижнем Целую Люда".

- Эх ты, "зеленый мастер", - улыбнулся Сеня, усаживаясь на обшарпанный стул.

И прикрыл глаза. Он сразу уснул, блаженно вытянув ноги. Из забытья вывел его телефонный звонок. Сеня взял трубку. Звонил Зудин. Голос его был строг, и говорил он коротко и сухо.

- Как довез? - спросил он Сеню.

- Довез, - сказал Сеня, - мальчик... Тут такое дело... - Сеня хотел рассказать Зудину, как все было, но Зудин его перебил.

- Найдите этого чертова Толика, - сказал он, - или нет, приезжай за мной на "КрАЗе." - И, помолчав, сообщил: - Склад горит на Джигитке.

И повесил трубку.

Сеня тоже повесил трубку и повторил, как в гипнозе:

- Склад горит на Джигитке.

- Ага, - понимающе подтвердила Люба, - только две пожарки поехали.

Сеня обреченно побежал к гаражу. До начала рабочего дня оставалось не более часа.

КРАСНОУМСК

К окошку администратора Красноумской гостиницы "Тайга" подошел высокий человек в светлой ондатровой шапке и расстегнутом дубленом полушубке. На его красивом тонком лице играла понимающая, даже можно сказать утонченная улыбка. Он не спеша, поиграв, повертев в пальцах, отодвинул в сторону аккуратную табличку, сообщающую приезжим несложную информацию о том, что мест нет. После этого человек улыбнулся широко и дружески, приоткрыв скромную золотую коронку на шестом зубе, которая придавала улыбке необходимую долю благородства. Перед зачерствевшей в отказах немолодой полной администраторшей появились паспорт, командировочное предписание и пять роскошных плиток шоколада, аккуратно перевязанных подарочной лентой. На желто-черных обертках красиво лежали между сходящимися в перспективе рельсами магические буквы - БАМ.

Вот, сказал человек с легким кавказским акцентом, привет вам с великой стройки. Причем в голосе его была некая ирония, даже, может быть, самоирония, которую можно было бы выразить примерно такими словами: "Мы же с вами понимаем, что это все, конечно, несерьезно, но что поделаешь..." Во всяком случае, обидеться или отказаться от подарка было уже совершенно невозможно.

- Арсланов, - отрекомендовался человек, - главный инженер передвижной механизированной колонны. - И, понизив голос, сообщил конфиденциально: - С западного БАМа.

И получил номер.

В небольшом чистеньком вестибюле сидели в неудобных модных креслах приезжие, по всей вероятности командированные, и равнодушно взирали на человека, обладающего несомненно большими полномочиями, а стало быть, и преимуществами, на то, как он артистически небрежно заполняет анкету. Они, так сказать, по полету определили в нем птицу номенклатурного масштаба. Поднявшись в номер, Арсланов с удовольствием принял ванну, переоделся в чистое и спустился в ресторан. Он заказал к обеду коньяк и пиво. Коньяк для фасона, пиво - для удовольствия. И стал обдумывать план действий.