Донкихоты Вселенной. Роман 2-х книгах - [137]

— Да разве возможно такое? Как же можно без мечей? Всевышний, да спаси нас!

— Наша папийская религия крепкой, как скала, веры начала забывать основы учения божественного Добрия, который учил прощать врагов своих и заклинал не наносить никому вреда.

Настоятельница монастыря, сделав умильное лицо, осенила себя добрянским знамением и робко спросила:

— А благословение святой нашей папийской церкви рыцарям, идущим на ратный подвиг?

— Истинный, угодный всевышнему подвиг — в отказе от насилия и всего того, что творится мечом, от убийств и грабежей!

— Да простит вас всевышний! — воскликнула мать игуменья.

— За что простит? За следование заветам божественного Добрия?

— А что скажет Великопастырь всех времен и народов, сам наместник всевышнего на Землии И Скалий?

— Поблагодарит нас с вами, мать моя, ибо заботы ордена нашего вложат в ножны мечи непримиримых врагов его, лютеров, войне с которыми не видно конца.

— Ой, страшно мне, дочь моя, — колебалась игуменья.

— Как хотите. Речь идет о том, чтобы сделать ваш монастырь с таким могучим орденом самым богатым не только в Великопольдии, но и во всем папийском мире. Впрочем, есть и другие монастыри.

— Ну что вы! — почти испуганно воскликнула игуменья. И робко спросила: — А как же сделать все это?

— А вот так…

И графиня Бредлянская, нагнувшись к бывшей светской львице, углубилась в детали своего дерзкого плана. И выражение любопытства на лице первой монахини монастыря сменялось то смущением, то восхищением, то неприкрытой жадностью.

Не мог подозревать звездонавт с далекой планеты-двойника, что не сотни рыцарских сыновей, прослушавших его курс, станут его сторонниками, помогая выполнить Звездную Миссию Мира, а пробудит он Любовь и Преданность Женщины, задумавшей привлечь к своему «Ордену необнажения мечей» тысячи и тысячи рыцарских жен, слив воедино их неодолимую женскую силу.

Крылов, изувеченный нечеловеческими пытками, ждал своей отправки, как ему было объявлено, в Ромул для сожжения там на площади Цветения.

Смертник лежал на соломе в углу сырого каземата, куда не проникал солнечный свет из зарешеченного окна под потолком, закрытого снаружи деревянной ставней.

Но в день, когда на похороны своего духовника графиня Бредлянская явилась в спешно сшитом ей черном монашеском одеянии, Крылов, приложив к лицу браслет личной связи, участвовал в сеансе общения всех звездонавтов, раскинутых по Землии (кроме Нади и Никиты, на сигналы не отзывавшихся).

Крылов шепотом предупреждал по-русски Бережного, чтобы тот не допустил в своих лекциях в университете Карбонны хотя бы малейшего противоречия с Гиблией и не дал повода слугам увещевания рассчитаться с ним так, как они сделали это с Крыловым.

— Я приберегу обращение к студентам по поводу основ учения их божественного Добрия под самый конец своего курса, брошу семена в молодые умы, где они неизбежно дадут всходы. А там готов разделить твою участь, Алеша, — донесся в каземат еле слышный голос Бережного с края материка.

— Постарайся ее не разделить, Георгий. К тому же предрешенная участь моя задерживается. Тут уже и снег выпал, а они медлят из-за глупости их же Гиблии, где сказано, что осужденный должен непременно сам взойти на костер, чтобы «познать блаженство небесных далей», а мои изувеченные ноги и шага сделать не могут.

— Так это же превосходно! — вмешался бодрый голос Галлея, святиканского звездоведа.

— Ты думаешь, Вася, это так уж превосходно? — с горечью отозвался Крылов.

— Конечно, — заявил Галлей. — А на что же наш Федя Федоров? Все мы насмехались над его штучками, которые он с нами проделывал, внушая каждому невесть что. Меня заставлял таблицу умножения забыть. Что бы я без компьютера делал?

— Подожди, подожди с таблицей умножения, — перебил его Бережной. — Чую, уразумел кое-что. Ну а ты, Федя? Готов с изуверами шуточку сыграть?

— Это можно, — односложно заявил Федоров.

— А как ты это сделаешь, не видя пациента?

— Не мне его видеть надо, а ему меня слышать.

— Ну и что?

— Обыкновенный нервный паралич.

— И сколько это может длиться?

— Да сколько угодно, пока они свою Гиблию не пересмотрят.

Бережной свистнул.

— Этого вам, пожалуй, не дождаться. Но ведь нарушают же они Гиблию, благословляя на насилия, убийства, военные грабежи…

— И за плату грехи отпуская, — вставил Галлей.

— С вами поговоришь, ребятки, сразу как бы сил набираешься, — вздохнул Крылов.

— Только смотри, в пляс не пускайся, — шутливо предостерег Бережной.

— Да куда там! Федя меня уговорит, я ему и сам помогу, можете на меня положиться.

— Оттянуть оттянем, а дальше? — спросил Бережной.

— Да есть у меня кое-какая задумка. Мне ее надо со всех сторон просчитать. Важно понять И Скалия, чего ему больше всего хочется.

— Самого всевышнего перехитрить хочешь? Ты у нас известный хитрец, хотя и математик.

— Так математика и есть самая хитрая наука.

— Точная, хочешь ты сказать?

— Высшая хитрость должна быть точной. Надо все точно учесть, чтобы наверняка…

— Тогда думай, математик, считай, разумей. Да и нашим советом не брезгуй.

— Без вас, командиры, шага не сделаю.

— Добре. Так ты, Федя, приступай к своему шаманству. Это тебе не стаканы по столу взглядом катать. Важно оттянуть разгорание костра на их площади Цветения, куда по аналогии планет-двойников мне, как Джордано Бруно, прямой путь. Займись Алешей, начинай сеанс.