Домой, во Тьму - [17]

Один из солдат неожиданно всхрапнул, перевернулся с бока на спину. Лежанка под ним громко скрипнула. Он протяжно зевнул, не открывая глаз, перекрестился вялой сонной рукой и снова задышал ровно.

А за портьерой послышался шорох и негромкое постукивание, словно что-то передвигали с места на место. Николас направился к портьере.

Дверь была закрыта плотно, но все равно угадывалось, что за ней горит свет. Николас тихонько отворил ее и застыл на месте.

Спиной к нему сидел за столом человек, голый по пояс, низко склонив облепленную реденькими пегими волосами голову, он споро водил по бумаге гусиным пером, время от времени отвлекаясь, чтобы умакнуть перо в чернильницу. Три свечи в посеребренном подсвечнике горели перед ним. Крупные бусины позвонков под тонкой кожей, испещренной старческими веснушками, напряженно подрагивали – человек очень устал, изгибал спину, кривил плечи, но стремительного бега пера по бумаге не останавливал. Постель его стояла у стены неразобранной.

Николасу не было видно бумаги, но по движению пера он вполне мог определить смысл письма:

«…к тому, Ваше Величество, что сила Братства Красной Свободы исходит из начала нечистого, дьявольского, прилагаю эти неопровержимые доказательства. Преисподняя поставляет своих воинов Братству, сам Сатана ведет нечестивцев… Теперь, Ваше Величество, следующее. Как есть герцог Сьержский Симон по прозванию Честный– благочестивый и ревностный христианин, так ландграф Верпенский Вильгельм по прозванию Мечник есть натура неблагонадежная и скрытная. Слухи по поводу его сношений с бунтовщиком графом Бейнским Пелипом оказались чистейшей правдой. Неоценимую помощь в моем расследовании оказал священник церкви Святого Иоанна отец Лансам, зверски зарезанный в стенах собственного дома не далее как вчера ночью, очевидно, приспешниками ландграфа. Осмелюсь доложить, Ваше Величество, что миссия моя вообще дала ощутимые, но, к несчастью, совсем неутешительные результаты. Смутные времена в Империи отнюдь не закончены, а напротив – только еще начинаются, и момент, когда одним ударом можно будет обезглавить ядовитую тварь гнусного заговора, еще не настал. Я и ранее говорил вам, Ваше Величество, нам слишком мало известно! Мне предстоит длинное путешествие, в завершении которого я буду готов предоставить вам полный отчет. Меча и пламени недостаточно, чтобы очистить от скверны ствол древа животворящего, коим есть и пребудет во веки веков наша мать, Святая Церковь, необходимо скрепиться и положить все силы на то…»

Посланник писал очень быстро, совсем без помарок, почти не отрывая пера от бумаги. Такой темп сбивал Николаса, внимание его скоро ослабло, но через мгновение вспыхнуло вновь:

«…по поводу этого загадочного Ключника, поисками которого обеспокоен отступник и негодяй граф Пелип, узнать ничего не удалось. Но я намереваюсь, как и полагал ранее, задержаться в Верпене еще на два дня для тщательного выяснения всех обстоятельств этого и других, интересующих Ваше Величество, дел…»

«Задержаться на два дня»? «Как и полагал ранее»? Но ведь посланник должен отправиться в Бейн завтрашним рассветом! Через несколько часов! Либо агентурная система Гюйсте Волка дала сбой, либо… главарь Братства Висельников лукавил. Зачем? Зачем ему было нужно, чтобы Николас пошел в дом ландграфа Верпенского именно в эту ночь?

За его спиной снова заскрипела лежанка и послышался сонный вздох.

Посланник вздрогнул. Николас отступил в тень, притворив дверь, но оставив тоненькую щелку.

– Вы мне мешаете, болваны! – не оборачиваясь, громко и зло проговорил посланник. И коротко добавил:

– Принесите воды!

Николас выждал немного, но солдат, кажется, так и не проснулся. Тогда он, старательно скрипнув дверью, ступая громче, чем обычно, вошел в комнату.

– Поставь на стол и проваливай, – потребовал посланник, кусая перо.

Очень аккуратно Николас положил руки ему на горло, сильно сжал большими пальцами под челюстью. Тщедушное тело посланника несколько раз беззвучно дернулось. Николас убрал руки – и посланник сполз со стула под стол. Голова его запрокинулась, глаза были открыты, но зрачков, закатившихся под веки, не было видно. На голой, с выпуклыми ребрами груди посланника обнаружился большой золотой крест и несколько амулетов, среди которых – Николаса пробрала дрожь – темнела сине-черная бабочка, очень похожая на ту, из шкатулки Катлины. Да, точно такая же, только раскинутые крылья ее были не округлы, а остры и с загнутыми, словно крючки, краями и еще – крохотную головку ее венчала пара длинных, тончайших усиков. Значит, не обманул Гюйсте Волк! По крайней мере, в этом не обманул…

Вытащив нож из сапога, Николас срезал бабочку, завернул ее в бумажный лист и спрятал за пазуху. Дальше было и вовсе просто – дорожная сумка и серый от пыли камзол висели рядом с кроватью. Николас снял сумку, она увесисто звякнула. Развязав шнурки, он мельком заглянул в нее. Так и есть: несколько тряпичных свертков с золотыми и серебряными монетами. Еще – какие-то бумаги, скрученные в трубочку, набор перьев, походная чернильница, рожок с порохом, свинцовые палочки с надрезами, свечи и куски сургуча.