Домик в Коломне - [3]

XXXIX

    — Как, разве все тут? шутите! — «Ей-богу».

— Так вот куда октавы нас вели!

К чему ж такую подняли тревогу,

Скликали рать и с похвальбою шли?

Завидную ж вы избрали дорогу!

Ужель иных предметов не нашли?

Да нет ли хоть у вас нравоученья?

«Нет... или есть: минуточку терпенья...

XL

    Вот вам мораль: по мненью моему,

Кухарку даром нанимать опасно;

Кто ж родился мужчиною, тому

Рядиться в юбку странно и напрасно:

Когда-нибудь придется же ему

Брить бороду себе, что несогласно

С природой дамской... Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего».

1830

Из ранних редакций

Первоначальный набросок вступления

Пока меня без милости бранят

За цель моих стихов — иль за бесцелье,—

И важные особы мне твердят,

Что ремесло поэта — не безделье,

Что славы прочной я добьюся вряд,

Что хмель хорош, но каково похмелье?

И что пора б уж было мне давно

Исправиться, хоть это мудрено.

Пока сердито требуют журналы,

Чтоб я воспел победы россиян

И написал скорее мадригалы

На бой или на бегство персиян.

В ранней редакции за третьей строфой следовало:

IV

У нас война. Красавцы молодые!

Вы, хрипуны (но хрип ваш приумолк),

Сломали ль вы походы боевые?

Видали ль в Персии Ширванский полк?

Уж люди! мелочь, старички кривые,

А в деле всяк из них, что в стаде волк.

Все с ревом так и лезут в бой кровавый,

Ширванский полк могу сравнить с октавой.

V

Поэты Юга, вымыслов отцы,

Каких чудес с октавой не творили!

Но мы ленивцы, робкие певцы,

На мелочах мы рифмы заморили,

Могучие нам чужды образцы,

Мы новых стран себе не покорили,

И наших дней изнеженный поэт

Чуть смыслит свой уравнивать куплет.

VI

Ну, женские и мужеские слоги![5]

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VII

Октавы трудны (взяв уловку лисью,

Сказать я мог, что кисел виноград).

Мне, видно, с ними над парнасской высью

Век не бывать. Не лучше ли назад

Скорей вести свою дружину рысью?

Уж рифмами кой-как они бренчат —

Кой-как уж до конца октаву эту

Я дотяну. Стыд русскому поэту!

VIII

Но возвратиться все ж я не хочу

К четырехстопным ямбам, мере низкой.

С гекзаметром... о, с ним я не шучу:

Он мне невмочь. А стих александрийской?..

Уж не его ль себе я залучу?

Извивистый, проворный, длинный, склизкой

И с жалом даже — точная змия;

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

IX

Он вынянчен был мамкою не дурой

(За ним смотрел степенный Буало),

Шагал он чинно, стянут был цезурой,

Но пудреной пиитике назло

Растреплен он свободною цензурой —

Учение не впрок ему пошло:

Hugo с товарищи, друзья натуры,

Его гулять пустили без цезуры.

X

От школы прежней он уж далеко,

Он предался совсем другим уставам.

Как резвая покойница Жоко[6],

Александрийский стих по всем составам

Развинчен, гнется, прыгает легко —

На диво всем парнасским костоправам —

Они ворчат: уймется ль негодяй?

Какой повеса! экий разгильдяй!..

XI

О, что б сказал поэт законодатель[7],

Гроза несчастных, мелких рифмачей,

И ты, Расин, бессмертный подражатель,

Певец влюбленных женщин и царей,

И ты, Вольтер, философ и ругатель,

И ты, Делиль, парнасский муравей,

Что б вы сказали, сей соблазн увидя,—

Наш век обидел вас, ваш стих обидя.

XII

У нас его недавно стали гнать

(Кто первый? — можете у Телеграфа[8]

Спросить и хорошенько все узнать).

Он годен, говорят, для эпиграфа

Да можно им порою украшать

Гробницы или мрамор кенотафа,

До наших мод, благодаря судьбе,

Мне дела нет: беру его себе.

Сии октавы служили вступлением к шуточной поэме, уже уничтоженной[9].

Восьмая строфа (с другой редакцией окончания) имела в рукописи продолжение:

И табор свой писателей ватага

Перенесла с горы на дно оврага.

*

И там колышутся себе в грязи[10]

Густой, болотистой, прохладной, клейкой,

Кто с жабой, кто с лягушками в связи,

Кто раком пятится, кто вьется змейкой...

Но, муза, им и в шутку не грози —

Не то тебя покроем телогрейкой[11]

Оборванной и вместо похвалы

Поставим в угол «Северной пчелы»[12].

*

Иль наглою, безнравственной, мишурной

Тебя в Москве журналы прозовут,

Или Газетою Литературной

Ты будешь призвана на барский суд, —

Ведь нынче время споров, брани бурной.

Друг на друга словесники идут,

Друг друга жмут, друг друга режут, губят

И хором про свои победы трубят.

*

Читатель, можешь там глядеть на всех,

Но издали и смейся то над теми,

То над другими. Верх земных утех

Из-за угла смеяться надо всеми.

Но сам в толпу не суйся... или смех

Плохой уж выйдет: шутками однеми

Тебя как шапками и враг и друг,

Соединясь, все закидают вдруг.

*

Тогда давай бог ноги... Потому-то

Здесь имя подписать я не хочу.

Порой я стих повертываю круто,

Все ж, видно, не впервой я им верчу,

А как давно? того и не скажу-то.

На критиков я еду, не свищу.

Как древний богатырь — а как наеду...

Что ж? поклонюсь и приглашу к обеду.

*

Покамест можете принять меня

За старого, обстрелянного волка

Или за молодого воробья,

За новичка, в котором мало толка.

У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,

Отведена особенная полка,

А может быть, впервой хочу послать

Свою тетрадку в мокрую печать.

*

Когда б никто меня под легкой маской

(По крайней мере долго) не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого строго критик пощелкал,

Уж то-то б неожиданной развязкой

Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник?

Нас мало. Не укроется проказник.

*

А вероятно, не заметят нас,