Домик в дачном поселке - [5]

Но ведь я специалистка, как ты сама сказала, по тому, чтобы выискивать дырки в целом. Дипломированная!

Лодка у меня уже имеется.

А еще имеется тот самый волос.

И как раз на этот самый волосок я и нахожусь от решения тайны. Янек убийцей быть не может. Он же у нас каша-размазня. Сначала он позвонил бы мне и спросил, что ему следует сделать: то ли утопить труп, то ли закопать, а может и во всем признаться. Да он вообще спросил бы сначала, можно ли ему ту телку изнасиловать. Предположительно, у нее он спросил бы то же самое. Он всегда был растяпой.

Но вот каким чудом убийца проник в наш домик, не выломав двери?

Нужно будет это продумать.

С обдуманным приветом,

Оля.

Глава 2

1

Короче, абсолютно все про меня и Янека Стемпнева[19] рассказала Стемпню во время обеда. То, что зовусь я Александрой Гловацкой, что мне уже за сорок, что я дантистка из Варшавы… Потом до нее дошло, что Стемпень и так должен был меня знать, хотя бы с виду, и что она, Стемпнева, просто не верит, чтобы он не запомнил высокую блондинку, следовательно — длинноногую, опять же — худощавую, таким образом: стоящую греха. Якобы, у нас двое детей в том возрасте, когда дети еще считаются с родителями, а родители с детьми — никак. Для Стемпневой, Янек, мой муж и архитектор в одном флаконе, очень даже ничего себе (в присутствии Стемпня Стемпнева очень даже осторожничает). Тем не менее, по ее мнению, мы оба очень даже ничего. Халупу нам стережет Казик-органист. Каждые четыре года мы меняем автомобиль (а точнее, автомобили, потому что машины у нас две). И вот теперь, обрати внимание, я явно скучаю, и Янек тоже, так что в каком-то смысле, явном исключительно для Стемпневой, поскольку она совершенно уверена, скучаем вместе, то есть, если можно выразиться, друг с другом.

То есть, по мнению Стемпневой мы люди стандартные, следовательно, от этой всей скуки на все способные.

Стемпень, со своей стороны, доложил Стемпневой, что я потребовала провести анализ ДНК того волоса, что нашла у себя в умывалке. Ему, то есть, Стемпню, кажется странным, что я вообще связала этот волос с той, из озера. По его мнению, это ненормально, чтобы человек сам обращал на себя внимание в деле об убийстве. Ну, опять же, та лодка… Это его тоже страшно удивляет.

По мнению Стемпня, всякие тайны на собственной грядке я ищу потому, что уже издавна не получаю от мужа сексуального удовлетворения.

Якобы, он, то есть — Стемпень — таких как я знает.

А вот Стемпневу, следует тебе узнать, весьма заинтересовало, откуда это он «таких» знает и сколько.

Еще Стемпневу смущают двери, которых никто не выломал. По ее мнению, такой вот домик над озером, на краю деревни, а точнее — дачного поселка при этой деревне, это весьма удобная малина, тем более, что у Казика-органиста ключи к ней имеются.

По моему же, в свою очередь, мнению, Стемпнева, похоже, тоже давно уже не получала сексуального удовлетворения от мужа, поскольку, для разнообразия, она считает Казика интересным мужчинкой.

Стемпню же он интересным ну никак не показался, тем более — во время воскресного обеда.

Сначала Стемпень посчитал, что шницели у Стемпневой недожарены, то есть, как обычно, их жрать невозможно, после чего взялся за «того пьянчугу».

И ему, то есть, Стемпню, плевать было на то, что тот пьянчуга уже не пьет. И не обращал он внимания на аргумент, что если бы пил, приходский священник собственноручно выгнал бы его из дома, поскольку самому органисту это было бы сделать затруднительно.

По мнению Стемпня, священник сам на органе играть не станет, потому-то он и глядит сквозь пальцы на скрытый алкоголизм органиста.

Но вот по мнению Стемпневой, человек, играющий на органе, обязан быть образованным, поскольку он, по крайней мере, знает ноты, ну а человек образованный просто обязан одновременно быть впечатлительным, ну а впечатлительные — она считает — не убивают.

По мнению же Стемпня: убивают, да еще как.

Никогда не известно, что такому в голову стукнет, хотя сам признал, что подобный тихий-тихий тип бывает непредсказуемым, в особенности же — по отношению к женщинам.

Но тут Стемпнева уперлась в том, что, самое большее, он мог дать кому-то за деньги, которых, как известно, много никогда не бывает, тем более, в таком приходе как наш, ключи от нашего домика.

На что Стемпень заявил, что деньги этот Казик-органист, то есть, Поремба[20], и так от нас имеет, опять же — постоянно и практически ни за что, так что он сам никак не рисковал бы ради единоразового заработка, даже если бы тот мог потом оказаться и многоразовым.

Тогда Стемпнева подсказала Стемпню мысль, что речь могла идти о каких-то грешках прошлого, то есть — о шантаже — ибо, ну что такой замечательный мужчинка, в самом соку, поделывает в нашей провинции, то есть — дыре.

На эти слова Стемпень заявил, что и сами они, Стемпень со Стемпневой, тоже чего-то в этой дыре поделывают, и неужто Стемпнева по этой причине была несчастная?

С того момента Стемпневой пришлось держать ушки на макушке, ведь не могла она вот так, ни с того, ни с сего, да еще за обедом, признаться в том, что чувствует себя несчастной, к тому же, подтвердить то, что она совсем даже счастливая, ей никак не удавалось. В конце концов, оба они со Стемпнем имеют работу и здоровых деток, так что грехом было бы жаловаться, правда?