Домик в Буа-Коломб - [13]

Несколько лет Костя проработал в библиотеке. Точнее, и там он не работал, а медитировал — в то время Костя жил по дзену. В его обязанности входила актировка книг, ему приносили огромные пачки всевозможной литературы, а он должен был печатать на машинке названия книг и журналов на специальных бланках. Поток литературы не иссякал ни на минуту, и Костя ни на секунду не отвлекался от своего занятия в течение всего рабочего дня. Он считал, что должен относиться со смирением ко всем своим обязанностям, поэтому не отказывался ни от какой работы: помогал при погрузке журналов, покорно возил тележку с книгами. За все время своего пребывания, Костя ни разу не повысил голос, был со всеми предельно вежлив и обходителен, хотя никогда сам ни с кем ни в какие разговоры не вступал.

Была в поведении Кости и некоторая странность: если книгу на его стол клали не совсем прямо, а боком или даже вверх ногами, то Костя никогда эту книгу сам не поправлял, а так и актировал ее, чуть замедляя ритм работы, внимательно вглядываясь в перевернутое или перекошенное название, стараясь его так прочесть, и, как правило, ему это удавалось. Он отрывал руки от машинки только в том случае, когда книга ложилась на стол вниз названием, и его ни на корешке, ни где-либо еще прочесть было просто физически невозможно. Эти безучастность и «безынициативность» слегка задевали его сослуживцев, большинство из которых были женщины. Они ведь не знали, что шестой Патриарх Дзена в Китае Хуйнэн сказал: «Нет никакой разницы между плохим и хорошим!» — и Костя стремился последовательно воплотить это правило в жизнь.

Впрочем, в библиотеке было так много работы, она представляла собой настоящий конвейер по переработке книг, платили там мало, людей не хватало, поэтому коллеги Кости в конце концов смирились с этой его странностью, они ценили его за исполнительность и безотказность. К тому же, большинство женщин не особенно утруждали себя на работе, они подолгу пили чай, болтали о том о сем, постоянно отпрашивались с работы домой, так что постепенно как-то само собой вышло, что гора книг на его столе становилась все больше и больше, а Костя, казалось, ничего не замечал, а сосредоточенно сидел за своим столом и стучал на машинке. За это тоже товарищи по работе ценили и уважали Костю, а некоторые даже искренне привязались к нему всей душой.

И неизвестно, сколько бы времени еще продолжалась эта идиллия, если бы, как назло, в то время не начались известные перемены в советском обществе. Женщины на работе так оживились и раскрепостились, что почти вовсе перестали работать, а только и делали, что делились друг с дружкой услышанными и увиденными по телевизору новостями. Для них это был период познания и открытия мира.

Почти целый месяц, например, они обсуждали перипетии трагической участи Бродского, который в то время как раз получил Нобелевскую премию. Все в один голос ужасались одиночеством и непониманием, которым тот всегда был окружен, в конце концов, все пришли к единодушному мнению, что поэт вообще не должен работать. Костя, который тоже писал стихи, слушал все это, сжав зубы, сам он уже давно телевизор не смотрел.

Бродского сменил Высоцкий, потом романтическая история любви курчавого певца и перезрелой певицы, бывшей его лет на пятнадцать старше, о которой поведала зачарованная сладким пением певца Гертруда Станиславовна, тощая женщина уже преклонных лет, продолжавшая работать, ибо «дома ей не хватало общения». Хотя остальным коллективом эта история была воспринята крайне скептически, Гертруда Станиславовна продолжала настаивать на своем, и, как бы в подтверждение своих слов, привела в пример свою знакомую супружескую пару: «ей уже за девяносто, а ему нет и семидесяти, но они очень, очень любят друг друга!»

Потом на какое-то время всеобщее внимание приковал к себе Евтушенко, которого одна библиотекарша считала «истинным продолжателем дел Маяковского», хотя две другие с ней не соглашались. И наконец, однажды утром юная библиотекарша в течение двух часов делилась со своими подружками впечатлениями от творческого вечера поэта Вознесенского, и в заключение с чувством продекламировала: «Пошли мне господь второго, чтоб не был так одинок!». Эта стихотворная строчка оказалась той каплей, которая переполнила чашу костиного смирения. В тот же день он подал заявление об уходе.

Известие об этом поразило его сослуживцев, как гром среди ясного неба: они явно не были к этому готовы, да и работы, как назло, в это время было очень много. Однако Костя настаивал на своем, а чтобы его решение не казалось окружающим странным, ему пришлось выдумать целую историю о том, что он уходит в кооператив «пока грузчиком, а там посмотрим, но платят там хорошо». Библиотекарша Эва, чаще других предпринимавшая попытки заговорить с Костей, решила, видимо, не упускать последний представившийся ей шанс и опять, подойдя к Косте, начала расспрашивать его о том, куда он уходит. Костя нехотя, но ответил.

— Правильно, — явно желая угодить Косте закивала головой Эва, — еще Б.Г. пел о поколении дворников и сторожей!

Эва и не подозревала, какой опасности себя подвергает, ибо в то мгновение Костя едва удержался, чтобы не съездить ей по ее опухшей от пьянства физиономии. Эва лечилась от алкоголизма, периодически она исчезала и неделями не появлялась на работе, вернувшись же, ходила от стола к столу и просила рубль взаймы. Костя неизменно рубль давал. Но самым удивительным было то, что она потом ему этот рубль обязательно возвращала.