Домик на краю земли - [18]

Я больше не нахожу тропинок, протоптанных крохотными лапками и ножками, оснащенными крючочками и наделенными собственными ритмами движений, механикой ходьбы и бега. Скунсы задерживаются на побережье до тех пор, пока не пойман и не съеден последний кузнечик, парализованный холодом. Теперь же эти зверьки лежат в оцепенении в своих подземных логовах, сократив ритм биения сердца до минимума. Они не роют нор в дюнах. Мудрый инстинкт предупреждает их об опасности обвалов, который может подстеречь их во время мирного сна в песчаных жилищах.

И действительно, в ноябре я наблюдал за переселением скунсов со склонов дюн на надежную почву равнин. Холм, стоящий неподалеку от дюн, весь изрыт их зимними квартирами.

В течение зимы я дважды встречался с одичавшим домашним котом, охотившимся вдоль кромки топей, и заметил, насколько первороднее стали его повадки. Кот крадучись пробирался куда-то, прижимаясь брюхом к траве, словно пантера. Это был огромный коричневый зверь с длинным мехом и диким, необычайно глупым выражением морды. Мне показалось, что он выслеживал болотных жаворонков, кормившихся в солончаковых лугах. Однажды я нашел на песке следы оленьих копыт, однако о самом олене и его злоключениях посреди окрестных болот расскажу позднее.

В Орлинсе видели выдру — довольно редкого здесь зверя. Человек, заметивший ее, сначала принял животное за тюленя, пока оно не выскочило из бурунов и не бросилось бежать по песку. Время от времени из окна «Полубака» я наблюдаю спину тюленя, подплывающего близко к берегу. Летом тюлени редко появляются в этой части большого внешнего пляжа (я не видел ни одного), однако зимой плавают вдоль полосы прибоя, высматривая добычу. Обычно они подныривают под стаю ничего не подозревающих морских уток, хватают одну из них, а затем скрываются, набив пасть птичьей плотью и топорщащимися перьями. Следует всеобщее замешательство — уцелевшие птицы взлетают, отчаянно колотя крыльями, рассеиваются в воздухе, описывают круги, собираются снова, и вскоре природа стирает с поверхности воды следы недавней борьбы, а волны, как и прежде, накатываются на берег.

К северу от моего обиталища разыгралась трагедия, одно из тех ужасных несчастий, которые присущи миру стихии. Однажды вечером ко мне заглянул приятель из Нозета Билл Элдридж и рассказал историю, приключившуюся в то утро мористее Рейса.

Двое рыбаков, вышедших на тридцатифутовой дори[8] из Провинстауна, были замечены с берега, когда у них что-то произошло. Лодку сдрейфовало в полосу толчеи, вовлекло в буруны, опрокинуло, это и погубило команду.

Через несколько дней Билл шел снова на юг, и мы постояли немного на берегу у подножия моей дюны. Была чудесная зимняя ночь, полная крупных звезд, сверкавших над смиренным морем. «Помните тех рыбаков, о которых я рассказывал в прошлый раз? — спросил Билл. — Их недавно нашли. У одного из них служит сын на станции Вуд-Энд. Прошлой ночью парень наткнулся на тело отца во время обхода».

2

В субботнюю ночь первого января на побережье было темно, хоть глаз выколи. Сверкающее око маяка Нозет словно налилось кровью и, вращаясь, высвечивало дискообразный мирок, стиснутый тьмой земли и низким потолком облаков. Сильный ветер дул с океана. Вскоре после полуночи патрульный со станции Каун-Холлоу, совершая обход побережья в южном направлении, обнаружил в полосе прибоя шхуну. Волны перехлестывали через судно, а его экипаж, вскарабкавшись на ванты, вопил во весь голос, взывая о помощи. Я намеренно употребил слово «вопил», потому что «кричал» или какой-либо иной глагол не сможет выразить трагичность их положения или дать представление о тех звуках, что раздавались в ночи. Просигналив несколько раз вспышками красного фонаря, «прибойщик» дал знать морякам, что их заметили, и поспешил на станцию, чтобы поднять тревогу. Команда станции во главе с капитаном Генри Даниэльсом приволокла на пляж тележку, нагруженную спасательными принадлежностями. Хотя прибой достигал подножия дюн, все до единого человека были сняты со шхуны с помощью спасательной беседки[9]. Эта быстрая рискованная операция была нешуточным делом, потому что стояла полная вода и волны перекатывались через шхуну.

Я увидел судно на следующий день. Это была двухмачтовая шхуна «А. Роджер Хики», снабженная вспомогательным двигателем. Она шла в Бостон из района промысла. Говорят, что-то случилось с компасом. Когда я увидел судно с вершины дюны, откуда вниз сбегала тропа, оно уже лежало на голом песке в миле к северу. Это был типичный бостонский «рыбак» с красным днищем и черным корпусом. Судно достигало в длину около сотни футов. Зрелище, открывшееся мне, отличалось красочным своеобразием. Трудно забыть ту необъятную панораму: зеленый, нефритовый океан и величественное небо; необозримый пляж цвета сепии и светло-фиолетовая дымка, нависавшая над ним; яркое пятно судна, брошенного командой, и крохотные фигурки людей, копошившихся вокруг. Волны пляжа уже приступили к разрушению жертвы. По пути к шхуне я видел множество деревянных обломков, почти неповрежденную лючину[10], окрашенную белой краской, и несколько связок ярлыков, пропитанных водой, на которых было нанесено черной краской имя рыбопромышленника.