Домашний огонь - [46]

Громкое шуршание – Фарук заворочался в кресле, пытаясь достать из заднего кармана брюк телефон.

Парвиз отправил Анике целую кучу СМС, с тех пор, как накануне приземлился в Стамбуле. Бодрые лживые сообщения о красотах, которыми он якобы любовался во время однодневной остановки на пути в Карачи. Поблизости от границы с Сирией он написал, что батарейка на нуле, ночью не подзарядилась, так что на какое-то время он останется без связи. А потом Фарук взял у него телефон, дернул запястьем, и мобильник вылетел в окно машины. К тому времени Парвиз уже настолько привык к подобным испытаниям, что лишь улыбнулся и пожал плечами, предвкушая, какой телефон купит себе в Ракке на заработок звукооператора.

Теперь он взял предложенный Фаруком телефон и удивился, увидев на экране время – час более поздний, чем он думал. Борт Стамбул – Карачи уже в небе, скоро кузен позвонит Анике и скажет, что ждет в аэропорту, все вышли, а Парвиза не видать.

– Сиди тут, пока разговариваешь, – велел Фарук, когда Парвиз привстал, собираясь уйти в дом.

Он вошел в скайп и позвонил Анике, представляя себе, как булькающий звук вызова рикошетит в ее бежевой сумочке, которая висит на ручке двери в гостиную. Вытер ладони о брюки, замер.

Когда Аника ответила, он сперва подумал, у нее такое застигнутое врасплох лицо, потому что она думала, что он еще в самолете.

– Где ты? – спросила она, голос ее прерывался.

– Привет. Прежде чем я скажу, где, обещай…

– Кто такой Фарук?

Парвиз оглянулся на Фарука – тот ухватил его запястье и хотел повернуть телефон экраном к себе, но шотландец поспешно его остановил:

– Нельзя, если она не покрыта, – предупредил он.

– С кем ты? Пи, где ты? – твердила Аника.

– Почему ты спросила о Фаруке?

– Ты должен быть в самолете. Самолет вылетел по расписанию, я проверяла. Почему ты не в самолете?

– Успокойся, все в порядке. Почему ты спросила о Фаруке?

– Абдул сказал своей маме, что ты отправился вместе с кузеном его друга в Ракку. Где ты на самом деле?

– Собственной семье и то доверить секрет нельзя, – пробормотал Фарук, но вид у него был не то чтоб уж слишком недовольный.

– Я бы ни за что не отправился в такое место, каким ты считаешь Ракку. Но это совсем другое.

Какая-то сила перехватывала ему горло, слова почему-то выходили скомкано. Американец снова кинул на него тот самый взгляд и снова покачал головой. Лицо Аники впервые за всю жизнь показалось ему незнакомым – он никогда прежде не видел на нем такого выражения, не знал, как его истолковать. Губы кривятся, выпячиваются, словно она жует что-то отвратительное и не может ни выплюнуть, ни проглотить. Потом она исчезла и вместо нее появилась Исма.

– Эгоистичный дурак! – заявила она, и с этим легче было иметь дело. Обернувшись к Фаруку, Парвиз закатил глаза, поднес два пальца к виску и изобразил, как пускает пулю себе в голову.

– Следи за манерами, братец. Мы тут не одни. – Она повернула телефон, и Парвиз увидел двух мужчин посреди гостиной, каждый предмет в которой был ему знаком, как биение собственного сердца. – Поздоровайся с людьми из полиции, – продолжала Исма тоном светской беседы. – Они пришли, чтобы перевернуть вверх дном наш дом и нашу жизнь. Во второй раз. Хочешь что-нибудь им сказать?

Парвиз чувствовал, как трое мужчин на балконе подобрались, следя за его реакцией на это известие – что полиции известно, где он, и обратного пути нет.

– Мои сестры ничего не знали, – сказал он людям из полиции, чьи лица были вытесаны из камня.

Фарук отобрал у него телефон.

– Я своими руками подниму знамя Халифата над Букингемским дворцом, – сказал он и захлопнул телефон, оборвав разговор. – В чем дело? – Оглянулся он на испустившего отчаянный вопль Парвиза. – Надо было сказать: «На Даунинг-стрит»?

Шотландец подался вперед, сочувственно похлопал Парвиза по колену.

– Все хорошо. Аллах защитит их, пока ты делаешь Его дело. Иншаллах.

Парвиз заглянул в сияющие уверенностью глаза шотландца и опустил голову, будто бы молясь, а на самом деле скрывая охватившую его панику.

* * *

Паника стала постоянным спутником того человека, кто спустя несколько месяцев затаился в углу кафе, куда не добирался яркий послеполуденный июньский свет. Он все время напоминал себе: заглядывай в путеводитель, прихлебывай пахнущий яблоком чай.

Передняя часть кафе была полностью застеклена, и сквозь огромные окна он наблюдал жизнь на узкой стамбульской улице, по которой туристы и местные жители перемещались между Галатской башней и Золотым Рогом. Любая мелочь приобретала огромный смысл – и серебряный браслет на женском запястье, заискрившийся под лучами солнца, и само запястье. Голоса, перекликавшиеся поверх призыва муэдзинов с городских минаретов, и шум торговли, продолжавшейся бесперебойно, словно пение муэдзинов не заслуживало большего внимания, чем автомобильные гудки. В начищенном подносе на столе он видел отражение щуплого, не бросающегося в глаза паренька с Престон-роуд – образ, который только что вернул к жизни парикмахер в соседнем квартале. Теперь это лицо казалось обманчивым, ведь те, кто знал его, когда он был тем пареньком, решат, будто все еще его знают. Он провел рукой по чисто выбритому подбородку, беспокоясь, что цвет кожи здесь разительно отличается от всего лица, натянул бейсбольную кепку пониже на коротко постриженные волосы, согнулся…