Домашние правила - [92]

Я еду к дому Хантов, так как Эмма и Джейкоб находятся под домашним арестом. Просить их о встрече в моем офисе невозможно. Тор сидит у меня на коленях, наполовину под рулем.

Заворачиваю на подъездную дорожку, глушу мотор, но из машины не вылезаю.

– Если она разозлится, – говорю я собаке, – я рассчитываю, что ты защитишь меня.

Сегодня холодно – около нуля, поэтому я сую Тора за пазуху и иду к двери. Эмма открывает прежде, чем я успеваю постучать, и говорит:

– Привет, хорошо, что вы пришли. – Она даже слегка улыбается, и это сильно смягчает ее во всех смыслах. – Честно сказать, когда безвылазно сидишь дома, даже визит сотрудника электрической компании для проверки счетчика превращается в событие дня.

– Вот я и подумал, что вы начали меня любить. – (Тор высовывает морду из ворота моего пальто.) – Можно занести его в дом? В машине холодно.

Эмма с опаской смотрит на собаку:

– Он написает мне на ковер?

– Только если вы и дальше будете смотреть на него такими глазами.

Я ставлю Тора на пол в прихожей и гляжу, как он убегает в коридор.

– Не люблю собачью шерсть, – бурчит Эмма.

– Тогда вам повезло, что вы не родились спаниелем. – Я снимаю пальто и перекидываю его через руку. – У меня есть результаты теста на дееспособность.

– И?.. – В одно мгновение Эмма вся подбирается.

– Джейкоб способен вынести судебный процесс.

Она качает головой, как будто не может поверить услышанному:

– Вы видели, что случилось во время слушаний перед арестом!

– Да, но это не подпадает под юридическое определение дееспособности, и по мнению главного психиатра штата…

– Мне плевать на главного психиатра! Разумеется, они найдут того, кто скажет то, что нужно услышать окружному прокурору. Вы не собираетесь предпринять какие-нибудь ответные шаги?

– Вы не понимаете, – возражаю я. – В Вермонте вы можете быть Чарли Мэнсоном, и вас все равно признают способным вынести суд. – Я сажусь на скамейку в прихожей. – Вы слышали о Джоне Бине?

– Нет.

– В тысяча девятьсот девяносто третьем году он связал свою мать и сложил для нее из расколотой в щепки мебели погребальный костер. Он бросил ей в глаза горсть отбеливателя, но женщине удалось сбежать. При своем первом появлении перед судом Бин заявил судье, что он реинкарнация Иисуса Христа. Судья сказал, что его заявление звучит странно и указывает на неспособность понимать происходящее. Когда Бину было предъявлено обвинение в похищении человека в связи с тем же инцидентом, он отказался от адвоката. Он хотел признать себя виновным, но суд этого не принял, и ему был предоставлен государственный защитник. Эксперту, который оценивал его дееспособность, Бин заявил, что считает себя отцом детей приставленного к нему адвоката, а ее – автором комиксов и помесью Джанет Рено и Джанет Джексон. За восемь лет, пока тянулось следствие по делу, он ни разу не обсудил его со своим адвокатом, который поднял вопрос о дееспособности подзащитного в суде…

– Не понимаю, какое отношение это имеет…

– Я еще не закончил. Психиатр, приглашенный стороной защиты, сказал, что Бин утверждал, будто в него встроен компьютерный чип, через который его программируют. Государственный психиатр признал его психически больным. Во время суда Бин оторвал радиатор от стены, сбросил с подставки телевизор и выхватил пистолет у одного из охранников. Он сказал своему адвокату, что видит змей, выползающих из голов сидящих в зале людей, а свидетелей контролируют ангелы. Его признали виновным, и перед вынесением приговора Бин заявил суду, что в Риверсайд-парке нужно установить памятный камень от имени Фонда Фредди Меркьюри в честь того, что Фредди Меркьюри убил католического священника. После этого он сказал, что Тони Кёртис обещал быть отцом Бина и он использовал великую силу Саймона Свина – ту же силу, которая создала нацистское правительство, – чтобы затащить его к себе в дом и накормить человеческим мясом. О, и еще кот говорил с его подсознанием.

Эмма смотрит на меня:

– Все это не имеет никакого отношения к Джейкобу.

– Имеет, потому что в штате Вермонт, несмотря на рассказанное мной, Джон Бин был признан дееспособным. Это юридический прецедент.

Эмма опускается на скамью рядом со мной и тихо вздыхает:

– Ох, и что же нам теперь делать?

– Гм… я думаю, нам нужно сослаться на невменяемость.

Эмма вскидывает голову:

– Что? О чем вы говорите? Джейкоб не сумасшедший…

– Вы только что утверждали, что он не способен выдержать судебный процесс, а теперь говорите, он слишком нормален, чтобы использовать для защиты аргумент о невменяемости. Одно противоречит другому! – возражаю я. – Мы посмотрим на материалы дела, когда они появятся… Но, судя по тому, что вы мне сказали, доказательства против Джейкоба очень серьезные, включая его признание. Я полагаю, это наилучший способ уберечь его от тюрьмы.

Эмма расхаживает взад-вперед по прихожей. Луч света падает на ее волосы и щеку, и я вдруг вспоминаю курс по истории искусства, который проходил в колледже: «Пьета» Микеланджело, «Мадонна с Младенцем» Рафаэля, «Мадонна в гроте» да Винчи – ни на одной из этих картин Мария не улыбается. Не оттого ли, что знает, какие испытания приготовила ей судьба?