Дом в ноябре - [5]
– Джефф, дальше ты спросишь, почему у деревьев есть ветки, откуда берутся листья и на чём держится небо. Я здесь не затем, чтобы питать твои иллюзии! Обсуждение этих выдумок только укрепит их, сделает их более реальными для тебя! Это не очень здорово, верно? Нам надо, чтобы ты был крепок, здоров, чтобы вернулся на работу! А теперь прими это! Или ты хочешь укол?
Джефф взял таблетку, принял стакан воды, поданный Эвереттом. Пожилой доктор проследил, как тот сглотнул, выражение суровости проступило на его лице.
– А теперь ложись и отдыхай. Не размышляй о своих выдумках. Просто порадуйся, что у тебя прекрасный дом, прекрасная жена и двое прекрасных детишек, а ещё у тебя есть Работа. Я загляну к тебе вечерком. Завтра утром ты будешь чувствовать себя лучше, гораздо лучше.
Мэллори кивнул с закрытыми глазами. Он послушал, как Эверетт закрывает саквояж, на цыпочках выходит из комнаты, открывает дверь, закрывает её, как щёлкает замок.
Он выждал минуту, сел на кровати и выбросил зажатую в кулаке пилюлю в камин.
– Иллюзии, да? – пробормотал он. – Мы с этим разберёмся...
Топор обнаружился под лестницей в подвал, среди прочего садового инструмента. Поднимаясь на верхний этаж, Мэллори изучал гладкую стену, где когда-то была дверь в комнату Лори. Была ли там слабая, прерывистая линия, почти неуловимая неправильность на поверхности штукатурки? Он не был в этом уверен. Но был способ этот проверить. Он поднял топор и обрушил его на стену.
Топор врезался в стену с солидным бум!, отдавшимся в руки. Штукатурка треснула и полетела в разные стороны, обнажив серую, похожую на бумагу, поверхность. Он врубился в неё, без усилий отбивая большие куски. Это был лёгкий плотный материал, похожий на оболочку осиного гнезда. Один фрагмент упал внутрь, сквозь дыру проник тусклый свет. Мэллори встал на колени и увидел угол кровати, ковёр, оклеенную бумагой стену и заклеенное окно. На всех предметах лежала плотная тень.
– Ничего там нет, ага.
Он по новой набросился на стену, расширил отверстие и пробрался внутрь. Он был в комнате Лори.
На комоде и прикроватном столике толстым слоем лежала пыль. Бумаги и книги в беспорядке валялись на столе. Он открыл дверь платяного шкафа. С вешалок свешивалась пыльная одежда Лори. Он прикоснулся к бледно-голубому свитеру, который Джилл подарила дочери на её последний день рождения.
– Лори, – прошептал он, – где же ты?
Его взгляд упал на тоненькую книжку, лежавшую на полке: выпускной альбом. Он поднял его, пролистал страницы с расположенными в ряд фотографиями. И её фото было там среди прочих, её улыбка и светлые волосы. Он вырвал фотографию, сложил пополам и убрал в карман рубашки.
Он покинул комнату, прошёл по обломкам штукатурки, усеивавшим прихожую, безотчётно стараясь на них не наступать, чтобы не испачкать пылью ковёр.
– Начни с самого верха, – сказал он себе. – Проверь весь дом. Посмотри, что ещё в этом деле брехня.
Чердак выглядел как обычно: длинные косые лучи раннего солнца пробиваются сквозь запылённое окно и ложатся на старый ковёр, древние чемоданы, картонные коробки, набитые неразличимыми осколками прошлых жизней: сломанными игрушками, старыми латунными лампами, вытертой велюровой мебелью. Старый добрый фронтирный «Кольт» 44-го калибра в чёрной кожаной кобуре висел на крючке. Он снял его. Было видно, что гильзы проржавели. Никак не узнаешь, будет ли он стрелять, пистолет двадцать лет никто не трогал. Он зарядил оружие и прицепил его на пояс.
Комнату за комнатой он проверил весь остальной дом. Всё выглядело совершенно обычно, только изрядно запылённо и кровати были не застелены. Полки в кладовке были заставлены выстроившимися по ранжиру упаковками мыльных хлопьев, моющих средств, каких-то собачьих кормов, бумажных салфеток (Джилл их ненавидела), диетических хлопьев, консервированной мамалыги и сладкого картофеля. На заднем крыльце валялась куча картонок.
Он обнаружил бутылку виски и налил себе что-то около четырёх унций. Скотч немного прочистил ему мозги. Однако тело по-прежнему словно онемело, как большой палец в тот короткий момент, когда молотком ты по нему попал, а настоящая боль ещё не пришла. На скрученном настенном календаре дни ноября были зачёркнуты вплоть до пятнадцатого.
Он прошёл в спальню, посмотрел в окно. Аккуратная улица был тиха. Видно было лишь несколько машин, припаркованных на подъездной дорожке или у обочины. Выглядели они слегка пыльно, так, будто некоторое время на них никуда не ездили.
Опавшие листья лежали на мостовой и тротуарах непотревоженные движением. Он прошёл к телефону в прихожей, снял трубку и послушал ровное гудение тонального сигнала. Он набрал ноль. Когда прошло двадцать пять гудков, он положил трубку.
Он включил телевизор. Спустя пол-минуты динамик затрещал. Он покрутил настройки: помехи на всех каналах.
Он взял из шкафа пальто, прошёл к чёрному ходу и выглянул в сад. Утреннее солнце лежало на спящих цветниках, облетевших кустарниках, высохшей траве. Внутри живой изгороди щебетала птица. Он покинул дом, быстрым шагом направившись в гараж. Ворота были заперты. Через окно был виден двухлетний Бьюик. Из-за темноты внутри на сто процентов уверенным было быть нельзя, но по всей видимости одно из передних колёс практически полностью спустило.
