Дом в наем - [5]

Он резко очертил рукой круг в воздухе, еще сильнее ошарашил хозяина. Да прийди же в себя, – сказал Стефан, – чего уж ты так, нервишки, что ли… Верно, здесь все – хамье, чего только не делали, чтобы надуть меня, когда мы участок покупали… До сих пор не разговариваем, но чтобы из-за какого-то радио… Музыка захлебнулась, наверное, пошли новости: „Промышленные предприятия города… на десять дней раньше срока выполнили план четырех месяцев года и идут по восходящей линии развития…"

– Ааа! – вскричал Матей, бросился в комнату, плотно закрыл за собой дверь, подпер ее спиной.

Прислушался, тихо, сделал пять-шесть шагов и замер: правая рука – на палке, левая – на столе, вдавленная в его грубую поверхность. Хозяин, обойдя дом, вошел через другую дверь.

– Нервишки, да? – На сей раз вопрос прозвучал ехидно, а взгляд стал подозрительным. – Может быть все-таки признаешься, зачем тебе понадобился дом?

– Не бойся, я не из психбольницы. – Матей вздохнул, плечи уныло опустились, он рухнул на стул. – Бывает такое, что-нибудь выводит меня из себя.

– Кто знает, может, из-за развода… Послушай, ты как отсудил квартиру? Куда жена делась?

– Квартира все равно по наследству детям достанется, а она не такой человек, чтобы выбросить меня на улицу. Ее мать давно овдовела, взяла ее к себе. Домик у них трехкомнатный, пока хватает.

Для Матея все эти объяснения были обременительными: но вот уже несколько дней он чувствовал себя готовым давать их – добросовестно и подолгу, – рассчитывая, что доверие породит доверие. Стефан прокашлялся с усилием, в три приема, прочищал горло дольше, чем нужно было.

– А алименты? По закону платишь или больше даешь?

– Не знаю, сколько по закону, в суде не был. Только заявления подписывал. Даю им по двести-триста левов в месяц, бывало и больше…

– Как? Алименты? Да это ж целая зарплата, и какая!

– Вот они, – Матей вынул из кармана рубашки маленькую фотографию, показал.

– Пожалуй, не скажешь, что они с тобой одно лицо… – Хозяин внимательно рассматривал фотографию. – Верно, и одевать их во что-то надо. Если твоя жена совсем мало получает…

– Одежду я отдельно покупаю. Часто вижусь с ними, предписания суда мы с ней не соблюдаем. А вот сейчас в первый раз исчез, чтоб с мыслями собраться…

– Благородными себя выставляете, – в голосе Стефана звучало непонятное раздражение, – она с квартирой, ты с деньгами…Много их у тебя, барином ходишь… Сейчас в тетрадке чиркаешь, сколько получишь?

– Ты прав! – Матей рассмеялся. – Чиркаю, занятие себе нахожу. Считай – сценарий, если поправлюсь, по нему, может случиться, фильм сделаю.

– По тому, что записываешь в моей тетрадке?! А я-то думал, ваша работа хоть какую-нибудь трудность составляет… Да, вот это жизнь, а такие, как я, вкалывают… Сколько тебе за фильм дадут?

– Не знаю, бай Стефан. Пока с ногой такое, о съемках и думать нечего.

Матей процедил эти мрачные слова, ногти вонзились в стол: поднялся бы с ним в воздух, как орел, улетел бы! В следующее мгновение кровью почувствовал взлет и… мысль, что, возможно, придется оставить профессию, отозвавшаяся только что в нем таким напряжением, внезапно вернула ему способность дышать по-настоящему и ждать… Странно, очень странно. Прислушался, глядя в пол: от хозяина не исходило ничего – ни ответа, ни утешения. А без человеческого ответа, без поддержки взлет, что ощутил в крови, покинул его, страшное „о съемках и думать нечего" завладело пространством комнаты, разрослось, как метастаз. Столько поворотов… Нужно попытаться выйти…

– Пойду посмотрю, может, выключили радио. Дошел до двери, резко распахнул ее. Тишина, снова полная, приняла образ маленькой белой собачки. Да, сперва это была тишина, потом – ответ на те слова, наконец – живая собачка с мудрым взглядом. Матей нагнулся, насколько смог, погладил ее.

– Не люблю собак, – послышалось за его спиной, но он не задал себе вопроса, кто сказал это и почему.

9

Прошло еще три дня, и только тогда он решил спуститься вниз, к лесу. Нет, „решил" самое неточное слово… До недавнего времени оно означало для него подчинение, необходимость считаться с принуждением – ни больше, ни меньше. (Делаю что-то, чтобы не отстать, чтобы меня не забыли, чтобы не опередили.) Первым настоящим решением в его жизни было то, что он снял этот дом. С того момента оставалась только естественная необходимость – писать или есть, размышлять или гулять. Беспокойства о времени не было, как и беспокойства о престиже; двигателем стала потребность, возникающая без усилия. Только сейчас познавал ее. Только сейчас понимал весь абсурд: он жил не для себя, а чтобы оставить обманное впечатление у других. Стоит только вспомнить о путешествии с женой и одной приятельской парой – объехали на его машине пять государств за месяц! Какое насилие над собой, как грубо и неприлично отнеслись они к миру! Потом в воспоминаниях царили неразбериха и хаос. Погубил навсегда возможность различать эти пять стран, оставить их в сознании – каждую с собственным лицом. Чувствовал себя неудовлетворенным, подавленным, уже когда ехали назад… Но скрыл это от них, да и от себя, не поверил разуму, собственным ощущениям. Даже сам факт, что ездил, оказался, в конце концов, ничего не значащим, он был вытеснен почтительной завистью окружающих, которая вполне удовлетворила его.