Дом у озера Мистик - [50]

Энни ничего не ответила, и в машине повисло неуютное молчание. Проехав примерно милю, Энни включила поворотник и свернула с автострады. Через несколько минут она уже въезжала на парковку перед мотелем «Убежище». Над входом мигала неоновая вывеска. Она гласила: «Извините. Свободно» — и довольно точно отражала суть.

— Приехали, Ник. Не знаю…

— «Дом, милый дом», — усмехнулся Ник.

Энни повернулась к нему, и Ник удивился: он не ожидал, что она посмотрит на него с такой теплотой. Она наклонилась к нему и убрала волосы с его лба.

— Я тебе помогу. Но на этот раз, Ники, лучше бы тебе не осрамиться. Твоей замечательной девочке вовсе ни к чему терять еще и отца.

— Господи, Энни… — прошептал Ник.

— Ник, я знаю, что ты ее любишь. Просто давай пойдем друг другу навстречу. Доверься мне, а еще лучше — себе. Поверь в себя.

Хотя Ник и твердил себе, что ему плевать, если он снова потерпит неудачу, но ему был нужен этот второй шанс. Он устал, очень устал от своей глухой тоски и страха. Слова «я хочу попытаться» висели тяжестью на его языке, но у него не было сил произнести их вслух. Он мог припомнить немало случаев, когда хотел получить шанс, и много случаев, когда его мать говорила: «Ники, поверь мне, на этот раз это всерьез». Он отвык доверять людям.

Ник вышел из машины и стоял, глядя, как Энни уезжает. Когда ее автомобиль скрылся из виду, он сунул руки в карманы и направился к входу. Выудив из нагрудного кармана кредитную карточку, он зарегистрировался в мотеле и получил номер на ночь.

Комната была тесной, темной и пахла мочой. В центре — продавленная двуспальная кровать. Бугристый матрас был накрыт унылым тканым покрывалом. Окно без занавесок смотрело на кирпичную стену соседнего здания. На цементном полу — потертое покрытие ковролина, скрученное по краям. За дверью «под дерево», криво висевшей на поржавевших петлях, была ванная размером со шкаф. Ник, и не заглядывая внутрь, знал, что он там увидит: пластмассовый душ, унитаз в сетке трещин, ржавые круги вокруг металлического слива раковины.

Ник с усталым вздохом опустился на кровать. Его жизнь словно раскололась на две половины, и теперь даже та часть, за которую он цеплялся, ускользала сквозь его дрожащие пальцы, как песок. Он знал, что когда впервые потянулся за бутылкой, то сделал шаг по дороге, ведущей в никуда. Выпивка высасывала его до дна, и, когда она с ним покончит, останется только худой, никому не нужный старик, замерзающий на скамейке в парке.

По стене пробежал таракан и скрылся за картиной, изображающей гору Олимпус.

Плывя восемь месяцев по течению, Ник приблизился к последней черте. Может ли он что-то изменить? Ник сунул руку в карман и достал карточку, которую ему дал Джо.

Энни весь день придумывала для Иззи какие-то занятия, но, когда наступил вечер, она больше не могла притворяться. Перед сном она почитала Иззи сказку, потом обняла ее и мягко сказала, тщательно подбирая слова:

— Иззи, мне нужно тебе кое-что сказать. Твой папа ненадолго уедет. Он заболел. Он очень любит тебя, и, как только поправится, он вернется домой.

Иззи не ответила. Энни не знала, что еще следовало сказать, какие слова могли бы успокоить девочку. Она долго обнимала Иззи, мурлыкала ей песенки и гладила ее по голове, потом вздохнула и сказала:

— Пора спать.

Она отпустила Иззи, встала и пошла было к лестнице, но Иззи схватила ее за руку. Энни посмотрела в большие испуганные глаза, и у нее заныло сердце.

— Дорогая, я никуда не ухожу, я здесь.

Пока они по лестнице поднимались наверх, шли по коридору в ванную, Иззи все время держала Энни за руку. Она и в ванной не хотела ее отпускать. Энни снова посмотрела в большие карие глаза девочки:

— Хочешь, чтобы я легла спать вместе с тобой?

По лицу Иззи промелькнула быстрая улыбка, она крепче сжала руку Энни и кивнула. Энни прилегла на кровать Иззи, даже не почистив зубы и не переодевшись. На столике она оставила включенный ночник с Русалочкой. Иззи прижалась к ней, а Энни гладила девочку по голове и вдруг вспомнила, как ей самой в детстве не хватало разговоров о маме. После той аварии никто никогда о ней не говорил и не вспоминал, словно она вообще не существовала. И Энни начала постепенно, день за днем ее забывать. Она задумалась о том, что, возможно, бедная тихая Иззи столкнулась с теми же страхами.

Энни вызвала в памяти воспоминания о Кэти, сосредоточилась на них, пока не увидела Кэти сидящей в старой качалке на веранде.

— У твоей мамы были чудесые белокурые волосы. Они были цвета спелой пшеницы. И очень мягкие. Когда мы были маленькие, мы с ней часами заплетали друг другу косички. Глаза у нее были почти черные, такого глубокого цвета, как ночное небо, а когда она улыбалась, то щурила их, как кошка. Ты ведь помнишь?

Энни улыбнулась. Забавно, что через столько лет она смогла вспомнить эти подробности.

— Ее любимым цветом был желтый. На всех школьных фотографиях она в желтом. А на первые танцы, это было в восьмом классе, она надела желтое платье с темно-голубой атласной отделкой, которую она сама сделала. Она была самой красивой девочкой в нашей школе.

Иззи внимательно посмотрела на Энни, в ее глазах стояли слезы, но она улыбалась.