Дом Туситалы - [15]

Туситала попытался его остановить, но безуспешно.

И тогда начала командовать Фэнни:

— Значит, так. Вы, молодой человек, немедленно прекратите это дурацкое занятие и встаньте с колен. Встаньте, встаньте. А теперь сядьте нормально. Если больше некуда — на пол. — Странно, но властному тону Фэнни Сими подчинился немедленно и беспрекословно. — Ты, Ллойд, опусти пистолет — думаю, нашего присутствия достаточно, чтобы не было всяких недоразумений. Первым делом надо посмотреть, серьезно ли ранен Суанатуфа, а после разберемся во всем остальном.

Фэнни осмотрела рану Суанатуфы, убедилась, что ничего опасного нет, промыла ее спиртом, забинтовала, а затем спросила, конкретно ни к кому не обращаясь:

— Ну и что же здесь произошло?

— Мне кажется, я понял, что здесь было, — вздохнул Ллойд. — Толстяк хотел унизить Фауму.

— Что за выражения, молодой человек? — Роуз послал в сторону Ллойда одну из самых ослепительных своих улыбок. — Толстяк… Унизить… Господа, мы же цивилизованные люди, кто она такая, эта черномазая, чтобы о ней так много говорить?

— Фаума — жена Суанатуфы, — произнес Суанатуфа тихо-тихо.

Но его все услышали. Скажем больше, даже, если бы в окно дома Туситалы снова вплыло каноэ, все удивились бы куда меньше, чем услышав голос Суанатуфы.

Суанатуфа оставался совершенно спокойным, лишь шрам на его щеке слегка подрагивал, выдавая волнение. Говорил он не торопясь, четко отделяя каждое слово, словно не верил, что его поймут.

— У этой женщины нет защитников, кроме Суанатуфы. Есть друзья — нет защитников. Суанатуфа нужен Фауме. Суанатуфа называет Фауму своей женой. Если кто-нибудь обидит эту женщину, Суанатуфа отправит его в царство духов!

Фаума упала в ноги Суанатуфы, обняла их и затихла. Суанатуфа сидел, прислонившись к стене, руки его спокойно лежали на коленях.

— Любовь, Суанатуфа! — Туситала встал. — Я приветствую тебя. Твою мудрость и доброту.

Никак не отреагировал Суанатуфа на эти слова, лишь шрам на его щеке задергался сильнее.

Туситала подошел к мистеру Роузу. Роуз тоже вскочил и теперь взирал на хозяина дома снизу вверх. Они были очень похожи на клоунов в цирке — толстый и тонкий.

— Мистер Роуз, — Туситале ужасно хотелось дать Роузу щелбан, прямо так, сверху, наотмашь. Но приходилось сдерживаться. — Мистер Роуз, — повторил он, — я долго терпел, сколько мог соблюдал законы гостеприимства, но я свободный человек и в своем доме имею право схватить за шкирку всякого, кто мне осточертел. Итак, мистер Роуз, я должен подробнее объяснить вашу ближайшую задачу?

— Мой долг повелевает мне… — начал Роуз, но тут вступил в разговор Генри.

— Господа! Ну, нельзя же, ей-богу, быть такими пресными! Выяснить ваши отношения вы успеете! Ну неужели же вам не любопытно узнать, почему Суанатуфа заговорил, почему вернулся этот беглец, который, кстати, наверняка знает всякие военные новости… Так нет же! Сейчас начнут: «уходите — не уйду!», «уходите — не уйду!» Тоска!..

— Мне, кстати, тоже интересно узнать, почему Суанатуфа так долго молчал, — сказал Ллойд.

И все повернулись к Суанатуфе. Но он продолжал сидеть молча, будто все это его совершенно не касалось.

Томительная пауза повисла в комнате. Нарушил ее дикий крик Сими:

— Туситала! Туситала — единственный, кто умеет слышать!

Сими снова рухнул на колени. Голова его моталась на шее, как на ниточке, словно искала, куда опуститься, и все время опускалась на пол.

— Может, он больной? — прошептал Генри.

Вдруг Сими перестал бить свои поклоны.

— Победитель духов Туситала может убить Сими! — Сими говорил, как пел, широко растягивая гласные звуки. Туситала знает правду. Туситала умеет глядеть за горизонт. Больше никто этого не умеет.

Сими замолк так же внезапно, как заговорил.

— Слушай, парень, а ты чего не на войне, место воина на полях сражений?! — поинтересовался Роуз.

— Война захлебнулась, как раненый зверь в собственной крови, — процедил Сими сквозь зубы. — Туситала знал, что так будет. Туситала предупреждал Сими. Но Сими не послушал его.

Сими запрокинул голову и… Что это было? Песня воина? Причитания юноши, впервые увидевшего смерть? Рассказ человека о жестокой трагедии, свидетелем и участником которой он стал? Сими то кричал, то переходил на шепот; слезы мгновенно появлялись и так же быстро исчезали из его глаз; он стонал и плакал, крутился на месте, как юла, и затихал, будто зверь перед прыжком,

О чем кричал он? О чем плакал? О чем пел? О первом враге, которого убил в честном бою, отрезал голову, как и положено по обычаю, но, повинуясь непонятному чувству, поднял голову за волосы, посмотрел в глаза — и до сих пор снится ему по ночам затухающий взгляд убитого им человека. Сими знает, этот сон навсегда, до собственной смерти. Он пел о том, как младенец сосет грудь убитой матери и ни у кого не хватает жестокости убить эту едва зародившуюся жизнь. И о том, как он, воин Сими, снял скальп с убитого врага и понял, что это ребенок. И о том еще была его песня-крик, как белые сотрясатели небес согнали в хижину женщин их большой аинги[15] и подожгли ее… Никаким крикам не заглушить стоящий в ушах вопль женщин, когда вспыхивают их волосы. И о том еще была его песня, как хрустят черепа под копытами лошадей; и как кричит человек, когда с него, живого, снимают скальп, и как продолжает открываться его рот, когда голова уже вскрыта, будто кокосовый орех. И о том кричал Сими, как плачут перед смертью дети и молчат старики…