Дом толкователя - [62]

. Именно религия, чьим рупором, как справедливо заметил Тураев, и является хор (Тураев: 283–284), оказывается в балладе Жуковского противовесом историческому страху и опровержением сердечного ропота и уныния. Согласно ее примирительной морали, мертвому следует тихо спать в ожидании далекого утра, а живому (воину, поэту или царю) — вверить свою жизнь таинственному Промыслу и достойно жить, пока не пробьет его срок:

Смертный, Силе, нас гнетущей,

Покоряйся и терпи;

Спящий в гробе, мирно спи;

Жизнью пользуйся, живущий.

Ложное торжество победителей оборачивается у Жуковского проповедью истинного торжества смирения — того самого торжества над «богоотступной гордостию человеческою», в котором поэт, спустя много лет, видел разгадку гетевского «Фауста» (Жуковский 1985: 355).

Глава 2. Кормщик: «Плавание Карла Великого» и миссия императора Николая

Самодержавие — в истинном смысле — можно сравнить с благоразумным капитаном корабля, который, будучи полным властителем своего судна (без чего не может быть никакого безопасного плавания), сам покоряет свои действия указаниям компаса, карты и звездам небесным; они ведут корабль через пустыню моря, спасают его от мелей и подводных камней и хранят его в буре…

В. А. Жуковский. «Самодержавие»

Качка была столь велика, что по всем палубам и на шканцах были перетянуты веревки, дабы матросам можно было за оныя держаться. Государь император много страдал от морской болезни, и из всех сопровождавших его величество особ не было никого здорового. Его величество при сем случае сожалел весьма, что не предпринял обратной дороги сухим путем…

Донесение генерал-адъютанта Адлерберга графу Дибичу от 8 октября 1828 г.

1

4–5 ноября 1832 года Жуковский перевел изящную рыцарскую балладу Людвига Уланда «König Karls Meerfahrt» (1812; публ. 1813). Перевод, озаглавленный «Плавание Карла Великого», впервые появился в четвертом томе четвертого издании «Стихотворений В. А. Жуковского» (СПб., 1835). В балладе Уланда варьируются мотивы средневековых французских легенд о рыцаре Роланде. Сама же история о страшной буре, в которую попали Карл Великий и двенадцать его товарищей по пути в Палестину, принадлежит, по всей видимости, фантазии автора[192].

Сюжет и форма баллады просты. Вот завязка:

Der König Karl fuhr über Meer

Mit seinen zwölf Genossen,

Zum Heil’gen Lande steuert’ er

Und ward vom Sturm verstossen.

Раз Карл Великий морем плыл,

И с ним двенадцать пэров плыло,

Их путь в святую землю был;

А море злилося и выло.

(Жуковский 1980: 185)

Оказавшись на краю гибели, каждый из спутников короля высказывает свое отношение к смертельной опасности. Характеры героев (Роланда, Гольгера, Оливьера, Ганелона, Тюрпина и др.) раскрываются в их репликах, в то время как характер сюзерена — в его молчании и твердости:

<…> Der König Karl am Steuer sass,

Der hat kein Wort gesprochen,

Er lenkt das Schiff mit festem Mass,

Bis sich der Sturm gebrochen.

(Uhland: 221–222)

А Карл молчал: он у руля[193]

Сидел и правил. Вдруг явилась

Святая вдалеке земля,

Блеснуло солнце, буря скрылась.

(Жуковский 1980: 186)

Баллада Жуковского, хотя и считается одним из самых удачных его переводов, не часто привлекала к себе внимание исследователей. Ирина Семенко писала, что ее «основное содержание сводится к демонстрации разных типов средневекового рыцарства в двенадцати пэрах» (Семенко: 206). Т. Н. Касаткина отмечала, что содержание этой баллады, удачно сочетающей героику и юмор, сводится к народной мудрости: «слово серебро, а молчание золото» (Касаткина: 137). В настоящей главе мы рассмотрим политические и религиозные аллюзии баллады и постараемся вписать ее в контекст размышлений Жуковского о современной истории и характере истинного властителя.

2

Летом 1832 года наставник государя наследника Жуковский получил отпуск и отправился на лечение в Европу. Осенью этого года, пройдя десятидневный курс лечения в Эмсе и Вельбахе и окрепнув от серных вод («воняющих гнилыми яйцами, но, несмотря на то, весьма животворных»), он приехал в маленький городок Веве на берегу Женевского озера, откуда намеревался отправиться в Италию. Однако неожиданно возобновившиеся пароксизмы болезни заставили поэта отказаться от давно задуманного путешествия, и Жуковский остался на несколько месяцев вначале в Веве, а затем в близлежащем местечке Верне, чтобы поправить свое здоровье. «Главная необходимость для меня есть совершенный физический покой, соединенный с покоем душевным», — писал он А. И. Тургеневу (ПЖТ: 273).

Как мы помним, Жуковский уже был в этих местах в 1821 году и описал свои впечатления в «Путешествии по Саксонской Швейцарии». Биограф поэта Карл Зейдлиц отмечает: «В 1821 г. изящная природа поражает его, не вызывая особенных размышлений; напротив того, во второе посещение Швейцарии, в 1833 г., зрелище величественной природы пробуждает в Жуковском уже более строгие помышления о мироздании» (Зейдлиц: 153). Сравнивая эти два посещения, следует обратить внимание на своего рода динамический фактор: 1821 год — путешествие, движение, поэт вбирает в себя все новые и новые впечатления: «Я пространствовал по Европе: <…> обошел пешком Швейцарию; прошел через Сен-Готард; был в Милане <…> видел великолепие и прелесть природы на берегах восхитительных Швейцарских озер <…> и все это оставило на душе то волнение, какое оставляет быстрый сон, исчезающий в минуту удовольствия» (