Дом сестер - [190]

Она рассказала Фернану и о самоубийстве своего доверителя — и при этом опять расплакалась, и Фернан был вынужден наконец встать с постели и заняться поисками бумажного носового платка, чтобы она могла высморкаться.

— Ты наверняка такого не ожидал, — сказала Барбара. — Женщина, которая лежит в твоих объятиях и ревет…

— Я бы не просил тебя рассказать о себе, если б меня интересовала только твоя внешняя сторона, — возразил он. — Ты можешь говорить столько, сколько хочешь. Ты можешь плакать столько, сколько хочешь.

И у нее сразу возникло какое-то приятное чувство удовлетворения и расслабленности.

— Кажется, я сейчас усну, — пробормотала она.

Воскресенье, 29 декабря 1996 года

Лора всю ночь не сомкнула глаз и каждые полчаса включала свет, чтобы посмотреть, который час. Казалось, что время остановилось. Она дрожала от нетерпения. Ей хотелось наконец добраться до места. Тем временем она уже доехала до Лейберна, а это было дальше, чем предполагала Марджори: «Ты в лучшем случае доедешь до Норталлертона! И не надейся, что сейчас оттуда ходит автобус!»

Тем не менее автобус курсировал. Улицы были тщательно убраны, хотя водитель рассказывал, что совсем недавно опять шел снег. Но Лора с самого начала знала, что главная улица не будет проблемой. Самым трудным был участок между Дейл-Ли и фермой Уэстхилл.

Когда она приехала в Лейберн, был уже поздний вечер, и автобусы больше не ходили. Лора с удовольствием отправилась бы пешком, но нужно было руководствоваться голосом разума. Она выяснила, когда пойдет первый утренний автобус, — к сожалению, не раньше десяти, так как было воскресенье. Пришлось подумать о ночлеге. Лора нашла гостиничку с завтраком, открытую в период между Рождеством и Новым годом. Комнаты здесь были довольно убогими и неопрятными, и единственное ее преимущество заключалось в том, что ночлег здесь стоил всего десять фунтов. Лора легла в постель и предалась размышлениям и ожиданиям.

В половине седьмого она встала. За окном еще стояла кромешная тьма. Лора открыла окно и высунула голову наружу, опасаясь, что опять может пойти снег. Но воздух был холодным и сухим. В свете уличных фонарей она увидела огромные снежные горы, громоздившиеся справа и слева от дорог, и поняла, что ждало ее, если б она доехала на автобусе до Аскригга и если б не было возможности добираться дальше на транспорте: она пробивалась бы сначала в Дейл-Ли, а потом — на ферму. Пока лучше об этом вообще не думать — и так проблем хватало…

Лора оделась и задумалась, может ли она уже спуститься вниз и позавтракать. Она пока не слышала в гостинице ни единого звука. Наверняка хозяйка еще спит и будет очень недовольна, если Лора ее разбудит.

Но автобус все равно уходит только в десять, подумала Лора и глубоко вздохнула, представив себе, как долго еще ей придется ждать. Затем села в единственное кресло в комнате — древнее страшилище, которое даже под ее комариным весом со скрипом продавилось до пола — и задумалась.

Эта дама из Германии, эта Барбара, как-то странно говорила по телефону. Лора была в этом совершенно уверена, хотя не могла точно сказать, что именно ей показалось странным. Постоялица была растерянной и напряженной, как будто ее мысли занимало что-то иное.

Конечно, мало ли о чем она могла думать. Возможно, у нее семейные или профессиональные проблемы… Но инстинкт подсказывал Лоре, что именно она была предметом замешательства Барбары. Она догадывалась о том, что Марджори сказала бы ей сейчас, — мол, то, что она считает инстинктом, является не чем иным, как ее одержимостью, с которой Лора всегда относилась к себе и к своей проблеме. Мол, она даже представить не в состоянии, что людей может занимать что-то другое, кроме ее персоны. И, тем не менее…

Лора достигла той точки в своей жизни, когда отчаяние постоянно грозило взять над ней верх. После смерти Фрэнсис она бешено боролась за Уэстхилл, и эта борьба истощила и изнурила ее. Иногда она чувствовала себя обескровленным куском мяса.

Со смертью Фрэнсис иссяк источник силы и уверенности, от которого Лора питалась еще с тех пор, когда была маленькой девочкой. Фрэнсис умерла — и Лоре показалось, что она во второй раз потеряла мать. И почувствовала себя беспомощной и одинокой. У нее не было ничего, кроме дома. Она ужасно мучилась оттого, что была вынуждена продавать Фернану Ли все больше и больше земли; но всякий раз утешала себя тем, что и без того не использовала эти участки в качестве выпасных, и поэтому не имело никакого значения, будет у нее на пару пастбищ больше или меньше.

Правда, с этих пор ей стало стыдно смотреть на фотографию Фрэнсис. Лора знала, что та только покачала бы головой. Она не понимала, что такое слабость, и никогда ее не ощущала. Лора почти буквально слышала, как она бормочет: «Зачем только я оставила всё этой пустоголовой маленькой пугливой зайчихе? Неужели не было никакой другой возможности? Теперь она растранжирит все, что когда-то мне принадлежало…»

— Обещаю тебе, что дом я не отдам никогда, — прошептала Лора.

Но Ли хотел получить и дом, она знала это. Он хотел этого с самого начала. Лора знала, что Фернан может быть бесцеремонным, если однажды что-то вобьет себе в голову.