Дом с закрытыми ставнями - [28]

Дед взял туесок и о чем — то задумался. Наконец он тяжело вздохнул и сказал:

Сам на дно камнем лечу и других тяну.

Ты про что это? — забеспокоилась Феня.

Да все про то же… Все про то… Хотел я сделать так, голубушка моя, чтобы люди не знали больше зла. Хотел указать им правильный путь, а на самом деле завел их в чащобу непроходимую.

Так скажи им! — воскликнула Феня.

Не могу…Сбегу я от них, братьев моих и сестер. Великий я грешник. А замолить грех не перед кем… Искал бога, а нашел тебя. Мне с тобой только тепло и хорошо. Земной я, весь земной! Они все восстают против тебя. Но я сделал выбор.

Дед обнял Феню, прижал к себе. Я закрыл глаза, притворился спящим и уже не сердился на деда — очень уж доброй и славной была Феня. И было мне радостно и спокойно оттого, что дед усомнился в боге. Значит, нечего мне бояться кары за мои сомнения… Значит, некому меня и карать…

Гудели дрова в печке, лампа ярко горела, освещая все углы. Пахло медом, кожей, коноплей и полынью. Я поплотнее прижался к тулупу и не заметил, как уснул…

Разлука с дедом

Дед вывел из конюшни Пегана и запряг его в легкий ходок. Он уезжал в город за новой фисгармонией для молельного дома. И еще хотел кому — то предложить организовать артель угольщиков.

Я, брат, знаю секрет… Деготь умею гнать душистый, скипидарчик что твоя слеза — чистый, а уголек умею выжигать звонкий, как стеклышко. И государству будет выгода, и мужики будут заняты, и у меня заведется живая копейка, в рот тебе блин, — похвалялся дед. — Наш край лесной, тут ли нет места развернуться углежогам? Самое место для смолокуренного заводика. А то ишь сколько сырья пропадает. Плохо хозяйничает наша поселковая власть. Помогу ей. А молельный дом сдам в руки отца твоего.

Ты же с Феней в город собирался, — заметил я.

Это потом. Ты об этом молчи. Понял? Ни матери, ни отцу! — Он погрозил толстым жестким пальцем. — Я тебе из города кое — чего привезу.

А чего привезешь?

Увидишь.

Дед ушел переодеться в дорогу…. Легкий морозец казался звонким, как ломкий ледок на вымерзших лужицах. Заборы и дома после дождей покрыты тонюсеньким слоем льда, будто морозец оплавил их стеклом. Из — за решетчатого забора выглядывают осинки, с них еще не все слетели листья, и они стоят тесно, прислонившись друг к дружке.

Хлева, конюшни, бани, избы, твердые дороги — все приготовилось к зиме, все было чистым, как вымытые огурцы перед засолкой.

Гуси и утки тоже будто помолодели. Они весело гогочут и крякают, приплясывая от морозца — щипача сочно — красными лапами. Было мне в то утро, неизвестно почему, легко и радостно.

И дед вышел на крыльцо радостный. На нем меховая шапка, легкий овчинный полушубок, блестящие хромовые сапоги. В руке, туго обтянутой вязаной перчаткой из белой шерсти, он держал резную трость собственного изготовления. Она, пожалуй, весила не меньше пуда!

Провожать деда вышли мать с отцом.

Не задерживайся долго, — попросил отец, выводя Пегана под уздцы на улицу.

Как все выхлопочу, так и приеду, — пообещал дед, моложаво садясь в ходок.

С деньгами поосторожнее будь, не рубль с собой везешь, — предупредил отец.

Не маленький. — Дед накрыл ноги попоной. — Ну, оставайтесь с богом! Павлик, проводи деда.

Я тут же прыгнул в ходок.

Но — о! — гаркнул дед и хлестнул Пегана.

Мы покатили. На поворотах кусты репейника и полыни цепко хватались иссушенными лапами за спицы колес и отскакивали с оторванными головами. Голые березки уходили от дороги все дальше и дальше, они становились прозрачными и, наконец, как бы совсем растаяли в серо — сиреневой дымке. Кое — где белели в низинах пятна снежка.

Но — о, милай! — Дед взбодрил Пегана вожжами. — В новую жизнь мы уезжаем, внук! Со мной ты будешь. Пошлю я тебя учиться на художника! У тебя есть этот природный дар. В меня ты, видно, пошел. Да сбился твой непутевый дед с дороги. Все проворонил. Сижу вот у разбитого корыта. А сила у меня была, была… Где она теперь? На что растратил ее?.. Хочу хоть последние годы пожить по — человечески. Спасибо Фене, оживила она меня. Ты ее люби — сердце ее чистое, открытое… Ну, беги домой!

Я спрыгнул с ходка на обледеневший снежок.

Пеган всхрапнул, навострил уши, задрал кверху морду и тоскливо заржал, а когда в ответ на его клич отозвалась кобыла, он заржал снова.

Ходок, прозвенев колесами по мерзлой дороге, скрылся за поворотом.

Ведьма

После отъезда деда вечером к нам пришла старуха Фекла по кличке «Зуб на зуб, картошки надо?»

Прозвище Фекле дали мальчишки. Старуха ходила по домам и собирала милостыню. Ребята бегали за ней и горланили:

Зуб на зуб, картошки надо?!

Кличка пристала к ней, как репейник, и взрослые перестали называть старуху по имени. Часто пьяная Фекла валялась под забором. Мальчишки расписывали ее лицо сажей, прятали ее калоши, связывали ноги.

У Феклы — ведьмины глаза и толстенные губы. Но, несмотря ни на что, старуха пользовалась уважением в поселке. Она знала тайны многих трав и излечивала кое — какие болезни. Позовут ее к больному. Принесет она сухую травку, сделает отвар, даст выпить больному, глядишь, и полегчало ему.

Рассказывали, будто Фекла может присушивать парней к девкам или, наоборот, разводить их. Может сглазить малое дитя. Рассказывали шепотом, что есть у этой ведьмы и ядовитые травы. Никогда она у нас не бывала, и вдруг — приплелась. Я удивился этому. Мать турнула меня из кухни и зачем — то закрылась с ней.