Дом с привидениями в Летчфорде - [48]
Первым шел мистер Тафт с потайным фонарем, за ним следовал каменщик с обычным фонарем, который освещал мне путь, а замыкал шествие "подручный".
Нам в ноздри ударил отвратительный запах сырости и праха, и мы очутились в помещении размером около трех квадратных футов, в стене которого чернел проем, вызывавший мысли об Эребе.
— Надеюсь, здесь без подвоха? — спросил каменщик, обращаясь к мистеру Тафту, — никаких могил и прочей чертовщины?
— Никакой глупой болтовни, — оборвал мистер Тафт. Впоследствии этот джентльмен сообщил, что предположение каменщика показалось ему вовсе не таким нелепым, как можно было предположить по его тону.
— Вчера мы пробивали не ту стену, — снизошел он до объяснений. — Мы не знали, откуда начать, потому что стены были сплошь оштукатурены, скрывая вход, но из-за наших ударов штукатурка осыпалась в нескольких местах, и прошлой ночью мне удалось обнаружить и открыть дверь. Ну что, вперед?
— Вперед, — подхватил я, и мы вошли в зияющую дыру.
Мы оказались в подвале, или темнице, квадратной формы, если не считать маленькой передней в одном из углов. За спиной у нас находилась потайная дверь, через которую мы вошли, напротив — другая дверь. Она была распахнута и вела в три тесные каморки. В одной виднелась арка, ведущая, вероятно, к подземному ходу, в другой круто уходили вниз каменные ступени.
— Должно быть, в добрые старые времена, когда никто не знал, долго ли ему осталось носить голову на плечах, здесь пряталось немало храбрых джентльменов, которые хотели перебраться на тот берег, — сказал мистер Тафт, поднимая над головой фонарь и направляя свет на стены, пол и потолок.
— А мне всегда казалось, что здесь был притон контрабандистов, — заметил я.
— Вы правы, позже появились контрабандисты, — великодушно согласился мистер Тафт.
— По-моему, наши поиски ни к чему не приведут, — предположил я, стараясь говорить беззаботнее, хотя почувствовал себя так скверно, что мне пришлось опереться на плечо каменщика, пока Мы переходили из одного помещения в другое.
— Верно, — ответил мистер Тафт, — грязь, пыль, сырость и плесень — обычные спутники потайных помещений. Кроме нескольких пустых бочек, здесь нет ничего примечательного.
В этот момент подручный каменщика, который слонялся по подвалу, задумчиво глядя по сторонам, повернулся к нам, стоя у маленькой кучки пыли, которую он сначала разворошил ногой, а потом руками, и прервал рассуждение мистера Тафта словами:
— Посвети-ка сюда, Билл.
Не дожидаясь Билла, мистер Тафт в один прыжок очутился у подземного хода.
— Здесь какие-то кости, — сказал подручный, глядя снизу вверх в лицо мистеру Тафту. — И стекляшки.
Мистер Тафт оттолкнул его, встал на колени и, подняв что-то с земли, поднес к свету.
— Идите-ка сюда, Тревор, — позвал он охрипшим от волнения голосом.
Пошатываясь, я направился к нему, меня тошнило и кружилась голова.
— Что это? — спросил он, сверкнув своими бычьими глазами, и положил мне что-то в руку.
— Что? Разумеется, бриллиант. Ради Бога, — продолжал я, обратившись к каменщику, — выведите меня отсюда, кажется, я умираю.
Он едва успел подхватить меня, я упал ему на руки почти без чувств.
Хотя стоял холодный зимний день, я попросил его оставить меня на воздухе, подальше от этого проклятого дома.
Когда мне немного полегчало, когда я посидел на ледяном ветру, освежавшем мне лоб, и проглотил немного бренди, которое самолично принесла мне миссис Пол — а она, как известно, не одобряла спиртных напитков, полагая, что "грешным тварям с бессмертной душой" позволительно употреблять только чай, — когда я, говоря словами напарника Билла, "оклемался", ко мне присоединился мистер Тафт.
— Может быть, заколотить ту дверь, Тревор, — предложил он, — пока вы не сможете спуститься туда сами? Там внизу несметные сокровища.
— Соберите их, — ответил я, — а потом возвращайтесь ко мне, я больше не переступлю порога Кроу-Холл, разумеется, кухня миссис Пол не в счет.
Опираясь на его руку, я добрался до этой уютной комнатки и лег на старый диван, обитый коричневой тканью.
Перед тем как меня покинуть, миссис Пол предусмотрительно поставила перед диваном небольшой столик, на который положила Библию, Псалтырь, проповеди мистера Уэсли и несколько трактатов.
Позже я узнал, что она помогала мистеру Тафту собирать блестящие камешки, лежавшие в пыли между костями, которые, как мы догадались, принадлежали жене Филипа Уолдрума.
Я не видел драгоценностей — я, в самом деле, никогда их не видел. Мистер Тафт положил их в мой саквояж и в тот же день отправил в Лондон вместе с другим багажом и вашим покорным слугой.
Прежде чем уехать, я выписал ему чек на текущие расходы, велел сравнять Кроу-Холл с землей, не оставив от старого дома камня на камне, попросил послать за священником и доктором, пономарем и гробовщиком и похоронить прах по возможности на кладбище.
Затем я отправился в Лондон, доехал до Бишопсгейт и нанял до дома кэб. Далее следует провал: часы, дни и недели, последовавшие за тем, как я сошел с поезда и сел в экипаж, стерлись у меня из памяти.
Нить моих воспоминаний возобновляется с того момента, когда я, проснувшись у себя в комнате, силюсь понять, почему я лежу средь бела дня в постели и почему я так слаб. Я хочу позвонить в колокольчик, но руки меня не слушаются. Я гляжу на них: кожа да кости, как у скелета.
Предлагаемый вниманию читателей сборник объединяет произведения, которые с некоторой степенью условности можно назвать "готической прозой" (происхождение термина из английской классической литературы конца XVIII в.).Эта проза обладает специфическим колоритом: мрачновато-таинственные приключения, события, происходящие по воле высших, неведомых сил, неотвратимость рока в человеческой судьбе. Но характерная примета английского готического романа, особенно второй половины XIX в., состоит в том, что таинственные, загадочные, потусторонние явления органически сочетаются в них с обычными, узнаваемыми конкретно-реалистическими чертами действительности.Этот сплав, внося художественную меру в описание сверхъестественного, необычного, лишь усиливает эстетическое впечатление, вовлекает читателя в орбиту описываемых событий.
Предлагаемый вниманию читателей сборник объединяет произведения, которые с некоторой степенью условности можно назвать «готической прозой» (происхождение термина из английской классической литературы конца XVIII в.).Эта проза обладает специфическим колоритом: мрачновато-таинственные приключения, события, происходящие по воле высших, неведомых сил, неотвратимость рока в человеческой судьбе. Но характерная примета английского готического романа, особенно второй половины XIX в., состоит в том, что таинственные, загадочные, потусторонние явления органически сочетаются в них с обычными, узнаваемыми конкретно-реалистическими чертами действительности.Этот сплав, внося художественную меру в описание сверхъестественного, необычного, лишь усиливает эстетическое впечатление, вовлекает читателя в орбиту описываемых событий.
Предлагаемый вниманию читателей сборник объединяет произведения, которые с некоторой степенью условности можно назвать "готической прозой" (происхождение термина из английской классической литературы конца XVIII в.).Эта проза обладает специфическим колоритом: мрачновато-таинственные приключения, события, происходящие по воле высших, неведомых сил, неотвратимость рока в человеческой судьбе. Но характерная примета английского готического романа, особенно второй половины XIX в., состоит в том, что таинственные, загадочные, потусторонние явления органически сочетаются в них с обычными, узнаваемыми конкретно-реалистическими чертами действительности.Этот сплав, внося художественную меру в описание сверхъестественного, необычного, лишь усиливает эстетическое впечатление, вовлекает читателя в орбиту описываемых событий.
Предлагаемый вниманию читателей сборник объединяет произведения, которые с некоторой степенью условности можно назвать «готической прозой» (происхождение термина из английской классической литературы конца XVIII в.).Эта проза обладает специфическим колоритом: мрачновато-таинственные приключения, события, происходящие по воле высших, неведомых сил, неотвратимость рока в человеческой судьбе. Но характерная примета английского готического романа, особенно второй половины XIX в., состоит в том, что таинственные, загадочные, потусторонние явления органически сочетаются в них с обычными, узнаваемыми конкретно-реалистическими чертами действительности.Этот сплав, внося художественную меру в описание сверхъестественного, необычного, лишь усиливает эстетическое впечатление, вовлекает читателя в орбиту описываемых событий.