Дом Поэта - [3]

О том, как понимает Надежда Яковлевна стихи, я выскажусь позднее: в главах, посвященных любовной и гражданской лирике Анны Ахматовой, и в главе о "Поэме без героя".

Сначала же займусь не оценкой стихов, совершаемой Надеждой Яковлевной, а тем, как обращается она со стихами.

Увы! Когда она цитирует, она не только не бегает в библиотеку за справками, но и руку не желает протянуть к книге, лежащей у нее на столе. Не проверяет. "Это сделают без меня" (127) [118].

Микроб неряшества вводит Надежда Яковлевна в стих, едва прикасаясь к нему. Ведет, например, она речь о двух стихотворениях Ахматовой, а в доказательство своей мысли цитирует не строки из двух названных, а строки из третьего, непоименованного. Легчайший способ доказывать свою мысль: разбираешь два стихотворения, а цитируешь — третье, воображая при этом, будто опираешься на те два. Надежда Яковлевна утверждает, что Ахматова мечтала расстаться с памятью и в доказательство этого утверждения разбирает "Подвал памяти" и элегию "Есть три эпохи у воспоминаний". Действительно, и там и тут речь идет о памяти. Но вместо названных двух автор цитирует не их, а «Эхо». Такой способ очень удобен для доказательства собственных домыслов, но служит доказательством одного лишь неряшества. А быть может, невежества?

Как бы там ни было, избави Бог любого поэта от подобных слушателей первых или десятых. У Надежды Яковлевны что ни цитата — расправа.

Стихи Анны Ахматовой Надежда Яковлевна, цитируя или пересказывая, искажает постоянно, систематически, иногда — с умыслом: берет, например, ахматовские строки сорок второго года "А вы, мои друзья последнего призыва!..", обращенные к защитникам Ленинграда, и переадресовывает их к храбрым мальчикам шестидесятых годов (411) [373]; иногда — по неряшеству, иной раз — подсознательно. И это, мне кажется, самая серьезная беда. Будто читаешь переводы ахматовских стихов на другой язык, знаменующий другой чуждый ахматовскому миру — строй души…

…В 1946 году вышло известное постановление ЦК, выступил с ругательной речью по адресу Зощенко и Ахматовой Жданов. Из месяца в месяц, из года в год, в печати и на собраниях, по команде хулили Ахматову.

Ахматова ответила гонителям своих стихов и своего сына:

На позорном помосте беды,

Как под тронным стою балдахином…

двумя величественными строками превратив «будуар» и «моленную», куда попытался загнать "взбесившуюся барыньку" Жданов, — в тронную залу поэта.

И в другом стихотворении, тоже посвященном трагической доле — своей ли, поэзии ли?

………………………………..

Меняются лица конвоя,

В инфаркте шестой прокурор…

А где-то темнеет от зноя

Огромный июльский простор1,

И полное прелести лето

Гуляет на том берегу…

Я это блаженное «где-то»

Представить себе не могу.

И т. д.

Лирические стихи вообще пересказу не поддаются, но если спросить любого читателя: что здесь? что такое он прочел? читатель ответит: это была гневная жалоба. Это был негодующий стон.

-----------------------------------

1 За точность этой строки не ручаюсь.

-----------------------------------

Надежда Яковлевна переводит чужую боль на свой язык: Ахматова "хвасталась тем, что довела до инфаркта всех прокуроров" (564) [510].

Стон превращен в хвастовство. Царственное слово — в кухонное… Чем не превращение под пером Надежды Яковлевны стихов, выражающих коленопреклоненный восторг перед подвигом ленинградцев — в упрек "храбрым мальчикам" шестидесятых годов?..

Слишком уж несовместимые души насильственно пытается Н. Мандельштам втиснуть в изобретенную ею совместность: она и Ахматова — «мы»…

Вглядимся в автопортрет, создаваемый "Второй книгой". Дело важное: Надежда Мандельштам — один из двойников Анны Ахматовой.

Помню, как в Ташкенте, в 1942 году, Анна Андреевна, живя в общежитии писателей на ул. Карла Маркса, 7, в шутку предлагала организовать "Общество неговорения друг о друге ничего плохого". В председатели выдвигала себя. Сплетни она терпеть не могла, высмеивала их и боялась. Анна Андреевна говаривала, будто ею задуман научный труд под названием "Теория сплетни".

"Вторая книга" Н. Мандельштам дала бы для этого теоретического труда изобилие конкретного материала.

Сплетни бьют из книги фонтаном. Чей муж "смывался втихаря" за границу от старой жены вместе с молоденькой; как удачливые драматурги меняли жен, а молоденькие девушки, в свою очередь, гонялись за удачливыми драматургами; которая из приятельниц Надежды Яковлевны была охотницей до мужчин и завлекала их успешно, а которая влюблялась часто, но без успеха (все это с именами и фамилиями); как, по мнению Надежды Яковлевны, безвкусно одевалась в двадцатые годы знаменитая красавица десятых годов Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина (она была, правда, "славная попрыгушка", очень доброжелательная и отлично умела смахивать пыль, но одеваться не умела); как В.К. Шилейко, уже разошедшись с Ахматовой, ввел однажды в свои комнаты Надежду Яковлевну и Осипа Эмильевича и объяснил гостям, на их глазах дрессируя пса, что "у него всегда найдется приют для бродячих собак" — "так было и с Аничкой"… (501) [454]; какие прически рекомендовала Анна Ахматова брюнеткам, а какие — блондинкам; кто с кем сходился бездумно, а кто — подумавши; какие непристойные куплеты пела в утешение Надежде Яковлевне известная переводчица (имярек); как Фаина Георгиевна Раневская, желая выручить Надежду Яковлевну, имела неосторожность подарить ей в Ташкенте тапочки, а они, представьте, на пятый же день развалились… Сплетнями кишит каждая страница.