Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи - [49]

— Как это ты нашел меня?

— Ночью зажженную сигарету издалека видать. Да и потом глаза у меня зоркие, малыш.

Эта последняя фраза вызвала у Марка опасения, что старик мог видеть, как он дергал щеколду на боковой двери. В таком случае он мог приписать ему что угодно, вплоть до воровства.

— Прекрасный вечер, — продолжал сторож. — Зимой обходы делать не так приятно.

— А тебе часто приходится вот так ходить?

— Определенного распорядка у меня нет. Но даже из дома я все слышу. Уж поверь, уши у меня не хуже глаз.

И на этот раз Марку почудился лукавый намек в его словах. Старик шагал, сгорбившись, карабин он теперь держал в руке дулом вниз. Под его внешней беззаботностью крылось сосредоточенное внимание.

— Что мне действительно нужно, так это одна или две собаки. Только вот беда, мадам этого никак не желает.

Так они и шли, не торопясь, бок о бок, пока не очутились возле домика Марка. На фоне перламутрового неба скользили три вытянутых облака, напоминавших галеры. На прощанье Тавера сказал:

— Обе девочки остались с моей женой смотреть телевизор. Фильм показывают. Это может затянуться до полуночи.

Сказано было яснее ясного. Теперь уже Марк нисколько не сомневался, что старик подозревал о его связи с одной из девушек. А в той атмосфере, которой окружила себя мадам, подозрение Таверы могло навлечь настоящую беду, по сравнению с которой вся эта история с обедами на кухне покажется сущим пустяком.

XIII

Небо на западе нависло и стало похоже на тускло поблескивающий залив, где, словно гигантская медуза, плавало солнце. Люсьенн, работавшая в бельевой на швейной машинке, почувствовала приближение грозы. В этот час Марк обычно поднимался в мастерскую мадемуазель, хозяйка поместья занималась с мадам Поли проверкой счетов, а Жермена находилась совсем рядом, в соседней комнате. Свет померк, и Люсьенн включила лампу. От природы очень деятельная, она упрекала себя за медлительность, на которую обрекал ее теперешний образ жизни. Транзистор, стоявший на стуле, вещал о волнениях и конфликтах, сотрясавших мир, но ничто не могло отвлечь ее мысли от Марка. Она знала, насколько он к ней привязан и как сильно желает ее. «Я не готова к этому!» — сказала она ему, хотя чувствовала не меньшее влечение. Конечно, она не могла не испытывать радостного волнения от сознания того, что ее заветная мечта исполнилась, она ощущала разительную перемену в своей жизни, заставившую ее преобразиться и душой, и телом, однако владевшее ею с недавних пор чувство, несмотря на всю свою глубину, ничуть не ослепляло ее. Неопытность нисколько не мешала ей распознать колебания Марка, и хотя она не ставила под сомнение его искренность, порой улавливала в нем какую-то нерешительность, особенно в моменты, когда начинала расспрашивать его о прошлой жизни. Он почему-то долго обдумывал ответы, боялся сказать лишнее слово, становился замкнутым. В такие минуты она предпочла бы услышать от него любое признание, сдержанность лишь пугала ее.

А Марк тем временем сгорал от нетерпения. Мадемуазель направила ему в лицо свет маленького прожектора, от которого болели глаза. По крыше барабанил дождь, да и мадемуазель во время работы не умолкала ни на минуту.

— Ну и силища у вас, мой милый! Известно ли вам, что Леонардо да Винчи один мог остановить раскачивающийся колокол? Что он мог согнуть железную подкову? Так вот я уверена, что и вам это под силу.

Не собираясь разуверять ее, Марк хранил угрюмое молчание. Разглагольствования мадемуазель не интересовали его. К тому же она перескакивала с одного на другое без всякой видимой связи.

— А вы, Марк, верите в бессмертие души? Полагаю, что нет.

И дальше следовали бесконечные рассуждения о явлениях телепатии и ясновидения, причем ее ничуть не волновало, слушают ее или нет.

Освободившись от мадемуазель, Марк спустился к Люсьенн, удостоверившись по пути, что Тавера с женой находятся на кухне.

Повисшей у него на шее Люсьенн он сообщил, что встречаться им скоро будет гораздо труднее, так как работа мадемуазель подходит к концу. Он признался, что накануне не смог устоять перед соблазном увидеть ее и что прятавшийся под деревьями Тавера наверняка выследил его.

— Неужели этот болван способен рассказать обо всем мадам?

— Если он сделает это, мадам сразу же выгонит меня, — сказала Люсьенн. — Мало того, она наговорит обо мне бог знает что любому, кто захочет взять меня на службу и попробует навести у нее справки.

Судя по всему, сама она не верила до конца тому, что говорила.

— Ну, с тобой-то, мой дорогой, дело гораздо проще.

— Нет, — сказал Марк, — все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

— Почему?

Он вспомнил, что говорил ему судья о женском всепонимании и всепрощении, но судья принадлежал совсем к другому миру, к тому миру, где нет места страшным видениям, до того врезавшимся в память, что порой приходится желать собственной погибели. И все-таки он поторопился сказать в каком-то яростном исступлении, облегчавшем, видимо, его признание:

— Я работаю здесь не так, как другие.

— Не понимаю.

Когда он вернулся с военной службы, у него была возлюбленная, безвестная актриса, красивая, но тщеславная и очень самоуверенная, так вот она на каждом шагу оговаривала его или поучала: «Не понимаю, — возмущалась она, — как ты можешь читать такие книги?» (речь шла о детективах) пли «Не понимаю, как ты можешь увлекаться таким варварским видом спорта?» (имелся в виду бокс). Однажды он не выдержал и выставил ее вон.