Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи - [38]

— Здорово меня отделали.

— И вы не могли постоять за себя?

Ничего не ответив, он взял со стола сигареты и протянул пачку Люсьенн, она отрицательно покачала головой.

— Вы сделали необходимое?

— Я наложил повязку.

— Этого недостаточно. Подождите, я пойду принесу все, что нужно.

Быстрым шагом она двинулась прочь. Марк стоял на пороге с сигаретой в руке и следил за ней взглядом, а вокруг полыхало солнце. Она показалась ему трогательной, изголодавшейся по дружескому участию. В тюрьме у него вошло в привычку замыкаться в себе, жить внутренней жизнью, но в эту минуту, возможно, под впечатлением внезапного визита, он понял вдруг, что жизнь, как и хлеб, должно делить с кем-то.

Это была совсем другая девушка, вовсе не похожая на ту, которую он держал минувшей ночью в своих объятиях, та была старше, и тело у нее было гибкое, отдававшееся самозабвенно. Он познакомился с ней на танцах. А в час ночи очутился в ее постели. «Ты, — говорила она насмешливо, — ты в деревне, среди коров!» Она хохотала от души. Однако ей стало не до смеха, когда на рассвете, словно в водевиле, неожиданно вернулся ее муж. Прикрывшись половиной простыни, она кричала: «Феликс, остановись! Я тебе все объясню! Остановись!» Муж перестал бить Марка, опасаясь, как бы жена не всполошила соседей. Воспользовавшись этой неожиданной передышкой, Марк подхватил свою одежду и бросился вон. Поранился он, когда перелезал через ограду, и несмотря на то, что все тело ныло от полученных ударов, сумел добраться на своем мотоцикле до Сен-Клу; там, в скверике для детей, примостившись на скамейке между бронзовым слоном и носорогом, он за несколько часов отдышался.

Теперь же с сигаретой во рту, вдыхая к тому же едкий запах сгоревших листьев, заполнивший в конце концов комнату, он дожидался возвращения Люсьенн, неожиданно проявившей такую душевную щедрость, что ему даже трудно было поверить в это, ведь до сих пор он был предоставлен самому себе, отрезан от людей, на долгие месяцы лишен всякого человеческого общения.

III

Чтобы ей было удобнее, он снял рубашку, затем кое-как сделанную им самим повязку. Открытая рана снова начала кровоточить; сантиметров в восемь-десять длиной, она шла вертикально вверх от правого соска. Кровь сбегала пурпурной струйкой и капала на пол. Промыв рану раствором йода, Люсьенн сказала: «Вам следовало бы обратиться к доктору. Тут есть один поблизости». Он отказался. Причем довольно резко, пожалуй, даже грубовато, на девушку это произвело впечатление, и она больше не настаивала. Ее охватило волнение от близости этого великолепного торса, напоминавшего ей копии статуй, которые коллекционировала у себя в мастерской мадемуазель Фалльер. У Марка были мощные грудные мышцы, сильные руки, крепко сидевшая на широких плечах шея. И это прекрасное тело (Люсьенн стояла рядом, почти вплотную, осторожно и быстро водя ватным тампоном) дышало чувственностью, пробуждая в ней какие-то тайные силы.

Когда она закончила, он, поблагодарив ее, добавил:

— Из вас вышла бы хорошая медицинская сестра.

— Я и хотела стать медсестрой.

— А почему же отказались от этого?

— Учение стоило очень дорого. Потом умер отец, и мадам взяла меня к себе на службу.

Стараясь не глядеть на него, она сказала еще, что рана неглубокая, но что по такой жаре лучше следить за ней, и оставила ему коробку с лейкопластырем, обладавшим целебными свойствами. «Если поднимется температура, дайте мне знать». Он ответил, что все будет в порядке, что «нет никаких причин». Его оптимизм вызвал у Люсьенн улыбку. Она направилась к двери, потом обернулась и в первый раз внимательно оглядела комнату, почти пустую, с раскладушкой, обтянутой брезентом защитного цвета, с ужасным зеленым столом и тремя табуретами, на одном из которых возле камина стоял чемодан. (По правде говоря, Рагно ничуть не заботился о комфорте нового механика.) Заметила она и угол, служивший ему кухней, красный кафель, несколько тарелок. Белье, замоченное в тазу.

— Вы предпочли Парижу деревенскую жизнь? — спросила она скорее не из любопытства, а просто, чтобы побыть здесь подольше.

— У меня не было выбора, — ответил он.

И тут же, непонятно почему, поспешил добавить:

— Во всяком случае, место у меня хорошее.

Теперь он пристально глядел на нее своими очень, темными глазами, словно не желая продолжать разговор на эту тему. Распухшие губы придавали его взгляду несколько жестокое выражение. Люсьенн показалось, что он обладает способностью внезапно окружать себя чем-то вроде непроницаемого ночного мрака.

Его выговор, точно так же, как смуглый цвет лица и эта живость движений, выдавали в нем южанина. Ей хотелось спросить: «Вы же сильный, кто же мог вас так „отделать“? И за что?», но она не решилась ничего сказать, снова почувствовав робость из-за перемены в его поведении.

— Мне пора уходить, — молвила она. — Мадам может позвать за чем-нибудь. Она такая строгая. Если бы она узнала, что я приходила к вам!

Марк уже был наслышан о строгости старой дамы. Стало быть, из-за него Люсьенн не побоялась рискнуть. Выйдя на порог, он сощурил глаза и, прикрыв их рукой: от солнца, внимательно оглядел все вокруг. Теперь над кучей листьев вился только слабый дымок. И солнечный свет, казалось, уже не лился с небес, а как бы сочился снизу, делая необозримым пространство, где белый замок, словно оторвавшись от земли, плыл в неведомую даль.