Дом над Онего - [52]

23 марта

Наконец и до нас докопали! И сразу появился гость — петрозаводский художник Борис Акбулатов[145]. За зиму он еще больше исхудал, лицо запало, нос торчит, словно клюв. Первый весенний гусь — таращит поблекшие глаза на окружающий мир.

Борис в последнее время перестал рисовать — увлекся фотографией. С тех пор, как они с Галиной купили дом в Фоймагубе (через год после нас), он ездит на своих раздолбанных «Жигулях» по Заонежью и снимает все, что удастся: бабок в передниках и луга в сумерках, сопливых пацанов и стога сена против света, старые лодки у пристани, руины домов и церквей в вымирающих деревнях… А у нас всегда щелкает один и тот же вид из моего окна и натюрморт на подоконнике. Акбулатов — чистой воды созерцатель. Бывает, заглядится на новый месяц, а на столе бутылка пустая. Другое дело его жена — практичная Галина Скворцова. Заведующая отделом критики в журнале «Север», она выпустила уже семь прозаических книг и две пьесы (ставились в Петрозаводске и в Хельсинки), осуществила полдюжины проектов под заграничные гранты. На один из них — «Заонежье сквозь призму черного квадрата» — они и купили дом в Фоймагубе, собираясь устроить в нем первую в России… сельскую галерею. Этот проект — часть более крупного проекта под названием «Деревня. Экология и жизнь XXI века», в котором Скворцова бросает вызов «быкам» (так называют тут новых русских), подбирающимся к заонежским месторождениям ванадия и урана. Цель проекта — возрождение традиционной сельской культуры в Заонежье и развитие на ее базе экологического туризма как альтернативы добывающей промышленности. Иначе говоря, «зеленая» Галина против «быков».

Кто-то спросит: какая связь между культовым полотном российского авангарда и сельским Заонежьем? Галина Скворцова утверждает, что связь очень даже есть. Начать с того, что Казимир Малевич нарисовал свой квадрат «чернядью», то есть краской, сделанной из заонежского шунгита! Ведь Малевич был не только агрономом (по образованию), но и мистиком. Верил в Русскую землю! Свой «Черный квадрат» он называл иконой. И неудивительно, ведь это икона Матери-Земли и одновременно духовное завещание великого художника. На примере Заонежья уже видно, что стало с русской глубинкой: из пятисот восьмидесяти шести деревень, зарегистрированных здесь в начале XX века, на сегодня осталось пятьдесят. Уничтожено также более восьмидесяти процентов церквей и часовен. Поля позарастали бурьяном и пыреем, население мрет от водки. Если не остановить эту деградацию, восклицает автор проекта, то русские «быки» вместе с японцами (они, кажется, уже снюхались) начнут добывать тут уран, а зная наплевательство местных властей, нетрудно догадаться, что радиоактивные отходы попадут в Онежское озеро, а оттуда через Свирь, Ладогу и Неву — в Балтийское море. Кроме того, Заонежье — пороховая бочка (наиболее сейсмоактивный регион в Европе!), и любое нарушение земной оболочки может привести к тому, что весь материк взлетит в воздух. Так что это не только российская проблема. Евросоюзу стоило бы заинтересоваться начинанием Галины и подбросить ей деньжат.

С момента публикации проекта «Заонежье сквозь призму черного квадрата» на страницах журнала «Север» прошло два года. За это время Акбулатов со Скворцовой пытались отремонтировать халупу в Оймагубе, получив тем самым личный опыт общения с русским мужиком, после чего многие их иллюзии рассеялись. И все же они, городские жители, пока не хлебнули «фольклора» сполна: ведь одно дело приезжать в деревню на два-три месяца (бабье лето, запах мяты, золотистая печаль), и совсем другое — жить здесь круглый год (грязь, слякоть, метель, мороз). Галя довольно быстро все это просекла и переключилась на новый сюжет, предоставив Борису переругиваться с мужиками и объяснять, где кончается ничейная территория и начинаются владения художника и почему он не желает, чтобы на его земле стояли чужие сараи, заслоняющие ему вид на озеро, почему предпочитает уединение бесконечной веренице пьяных соседей под окном, оправдывающихся тем, что «завсегда тута ходили». Поэтому еще до начала очередного летнего сезона он отправился в Великую Губу, чтобы раз и навсегда определить в сельсовете границы своей собственности. При случае собирался заглянуть в Фоймагубу — как там халупа перезимовала (и не спалили ли ее случайно), потому что не был там с осени, но дорогу занесло снегом. Поэтому заехал к нам чайку попить.

— Интересно, куда вся эта красота подевалась? — бросил он после долгой паузы, как всегда, не отрывая глаз от окна.

— Какая красота? — спросил я. — Разве тебе мало той, что за окном?

— Я не о природе — я о людях. Вот раньше жил тут народ дородный, девки — красавицы, парни — загляденье. Видно же по старым фотографиям. А сегодня — сам посмотри: полная деградация. Не лица, а рыла. Дебилы.

— Что ты удивляешься? В центре Великой Губы стоит интернат для дураков — если уж говорить о них — дом с двумя башенками на главной площади напротив памятника павшим…

— В стиле заонежского модернизма?

— Он самый. Строил его для себя купец Карельский, тот, что нашу часовню поставил. До революции дом стоял в Вигове, у самой воды. Представляешь, как он гляделся в озеро?