Дом на Озерной - [35]

– «Бог создал людей большими и маленькими, – начал тот. – А Кольт создал свой 38-й калибр, чтобы уравнять шансы».

– Вот так, – подмигнул Степан Муродали.

– А монтировка-то здесь при чем? – не унимался любознательный таджикский майор.

– Кому кольт, а кому – монтировка, – сплюнул на землю Степан. – Зато осечек не дает.

Впрочем, взламывать дверь не пришлось. Увидев столь представительную делегацию, из прилегающей к магазину подсобки выскочила слегка взволнованная этим визитом продавщица. Ей было немедленно и вежливо объяснено, что позарез нужен Николай. Однако Николай был недоступен. Оказалось, что магазин ему больше не принадлежит и за долги отошел какому-то фонду, а сам бывший владелец исчез в неизвестном направлении.

Вот тут в дело вступил Муродали. Вернее, его военная форма.

– Сегодня ночью на окраине города сгорел целый склад, – весомо сказал он, вынимая из кителя какие-то бумаги. – Пожар произошел из-за некачественных китайских фейерверков. К нам в пожарную охрану поступил сигнал о том, что хозяин вашего магазина недавно привез из Китая большую партию точно таких же некачественных фейерверков. У нас документы на изъятие товара.

Продавщица, ни сном ни духом, естественно, не ведавшая ни о каких фейерверках, немедленно дала ему адрес Николая, чтобы строгий пожарный разбирался с ним сам.

К удивлению наших поклонников Джека Лондона, квартира оказалась опечатана. Степан некоторое время не мог смириться с этим фактом и колотил в дверь ногой. Прислушиваясь к его гулким ударам, Муродали резонно заметил, что соседи могут вызвать милицию, а поскольку он там сегодня уже побывал, второй раз будет явным перебором.

– И даже нахальством, – добавил он. – Нельзя людям так надоедать. У них и без нас много работы.

– Слушайте, – неожиданно сказал Юрка. – А печати точно такие же, как на нашей квартире.

– От этого мне не легче, – горько вздохнул Степан и напоследок пнул дверь с такой силой, что с нее упал номерок.

Вместе с Николаем исчезла последняя надежда. Что делать дальше, было совершенно неясно.

Глава 13

Томка проснулась около полудня. На душе у нее еще оставался неприятный осадок от всего, что произошло этой ночью, однако воспоминание о том, как она жахнула утром на веранде тарелку, приободрило ее, и Томка решила поесть.

Поскольку она патологически не умела есть в одиночестве, Томка пошла искать себе компанию. Ни у Мирзоевых, ни у Тетериных в комнатах никого не оказалось. Даже дети пищали где-то далеко в огороде. Зато на подоконнике в комнате у Марии Томка нашла нечто такое, что заставило ее забыть про еду.

Между горшком с геранью и справочником по рецептуре лежали фишки из казино, которые Тетерин выиграл, но в суматохе не успел обменять. Через час Томка уже входила в казино.

Она, разумеется, не собиралась играть. Ни рулетка, ни карточные столы не интересовали ее ни в малейшей мере. Ей просто надо было войти в это ужасное место, поменять фишки на деньги и выйти. И все. Никакой игры.

Во всяком случае, так она твердила сама себе, пока мчалась с Озерной в город.

Получив деньги, Томка честно хотела уйти, но судьба оказалась сильнее. Неизбежность того или иного события в своей жизни человек зачастую воспринимает как результат своего собственного решения, а иногда – как случайное стечение обстоятельств. Но все это отговорки, а вернее, попытки по-детски закрыть глаза на то, что гораздо больше нас, ибо неизбежное остается неизбежным. Его просто нельзя избежать. Оно потому так и называется.

В Томкином случае судьба приняла форму старенькой уборщицы бабы Шуры, которая звенела ведром в этом здании еще со времен Дворца пионеров. Так у древних греков великие боги Олимпа шутки ради любили являться в обличии непременно немощных старичков, животных, а то и деревьев, чтобы ввести несчастного смертного в заблуждение, а в конечном итоге – в соблазн.

– Это я, Тома Седова! Ну, неужели не помните? – приставала Томка к старушке, но отклик, как у плохих компьютеров, сильно запаздывал.

Баба Шура мотала головой и молча сердилась на прицепившуюся к ней незнакомую женщину.

– Я сюда в театральный кружок ходила. Мы спектакль играли. «Цветик-Семицветик» называется. У меня еще такой большой цветок был, из ткани, а лепестки отстегивались, а потом обратно приклеивались.

– Вот цветок я помню, – откликнулась на понятный сигнал баба Шура. – Он у меня в кладовке лежит.

При этих ее словах Томка чуть не расплакалась.

– В кладовке? А можно я посмотрю?

– Да, конечно, можно. Там этого добра полно.

В кладовке у бабы Шуры было свалено в кучу все Томкино детство. Сама она понятия не имела, куда, когда и каким образом оно исчезло, но теперь оказалось, что оно почти все лежит здесь. Едва поворачиваясь в тесной каморке, она наконец поняла, что ощутил Буратино, когда проткнул носом нарисованный очаг и заглянул в дырочку на ту сторону.

Розовый крокодил из папье-маше, гипсовый горнист под целлофаном, ширма из «Золотого петушка», которую Томка за одну ночь раскрасила вместе с мамой, помятая туба из детского духового оркестра, огромная тыква из «Золушки» – все они были здесь, лежали себе в каморке бабы Шуры, и никто из тех, кто этажом выше ставил на «красное» или «черное», не знал, что здесь есть зеленое, оранжевое и золотое. В общем, совсем другие цвета.