Дом на краю ночи - [113]

— Пам вернется за ней, — сказал Серджо. — Я тогда все и решу.

Но что, если Пам не вернется, спрашивала себя Мария-Грация со страхом и надеждой. Разве ребенку плохо на острове? Пухленькая, с гладкой кожей, она смело боролась с Энцо, хватала ящериц, что сновали по стене над ее кроваткой.

Мария-Грация была уверена, что звуки, которые малышка издавала, были звуками наполовину английскими, наполовину островными; склонив голову, девочка с равным вниманием вслушивалась в оба языка, на которых с ней разговаривали. Вскоре она как завороженная слушала истории острова, если только ей разрешали задержаться в компании взрослых, и если бы могла, то носилась бы с Энцо и другими детьми по козьим тропам, бесстрашно ныряла бы в море и выучила бы все кастелламарские песни-стенания.

Девочке суждено было остаться на острове, потому что Памела так за ней и не вернулась.

Когда малышка успокоилась в ту свою первую ночь, Мария-Грация остановилась перед портретом Амедео и в душе поклялась защищать Маддалену — об этом она рассказала одному лишь Роберту.

Итак, ради всеобщего блага Мария-Грация вновь заняла место за стойкой бара. Серджо носил малышку, страдавшую коликами, по комнатам, а Роберт, откликаясь на просьбу жены, бросил все силы на устранение хаоса в бухгалтерии. Теперь, когда всем им предстояло позаботиться о будущем ребенка, он намеревался навести порядок в финансах. Мария-Грация же приняла на себя руководство «Домом на краю ночи». Первым делом она определила, сколько денег должно по пятницам отправляться в коробку с распятием — так, чтобы выплатить кредит как можно быстрее, затем систематизировала библиотечный фонд. Она проводила на покой старый, брызгавший кипятком кофейный аппарат, купленный Серджо много лет назад, заменив его на новый, умевший готовить и americano, и caffe macchiato, и большие порции cappuccino — на радость туристам.

Позже Мария-Грация частенько размышляла о том, что любовь к этому месту была у Лены в крови — неизбежное следствие того, что она родилась в этих стенах. Свои первые шаги девочка сделала между столиками и стульями в баре, засыпала она под шелест моря и скрежет вращающейся двери. А научившись бойко ходить, принялась носиться по комнатам старого дома и вытаскивать диковины: щипцы и хирургические ножницы Амедео, военную медаль со свастикой дяди Флавио, ножные ортезы, в которые когда-то была закована ее бабушка. Мария-Грация забрала у нее ортезы и показала, как они крепятся к ногам. Она рассказала Лене про медали Флавио и Роберта.

Усевшись рядом с дедушкой на кухне, Лена полировала медаль тряпочкой со специальной пастой, пока профиль короля Георга не засиял. И Роберт, который ни разу не вспоминал о прошлом с того лета, когда рассказал Марии-Грации о своей юности, согласился поговорить о войне.

— Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? — спросил Серджо, выслушав историю о том, как Роберт тонул на планере. — О том, что ты прыгал с самолета, что тебя несправедливо держали в лагере три года?

— Просто не думал, что ты захочешь слушать, — ответил Роберт, смаргивая слезы.

Серджо очень изменился после рождения Маддалены. Пережив распад своего брака, он наконец-то обратился во взрослого мужчину, не страдающего от вечной тревоги. После отъезда Памелы он выбросил свои линялые школьные рубашки-поло, а когда вдова Валерия однажды ткнула его в наметившееся брюшко, снова начал плавать в бухте, пока не согнал весь жирок. Теперь все были вынуждены признать, что Серджо обрел зрелость, что пусть его брак распался, а по части предприимчивости он явно уступает матери, но он может стать отличным отцом. Он научил дочь читать, носил ее на плечах в школу, и никто больше не называл его il ragazzo di Maria-Grazia, парень Марии-Грации, отныне он был просто Серджо Эспозито. И даже иногда signor. Может быть, с самого начала ему не хватало не жены, а ребенка.

Как же замечательно, думала Мария-Грация, иметь в доме такую малышку, как Маддалена, — она привнесла в их жизнь дыхание будущего, но при этом любила прошлое. По копии дедовой книги историй Серджо читал ей сказки Амедео. Лена слушала сказку о девушке, которая превратилась в дерево, потом стала птицей, а потом превратилась в яблоко. Она слушала истории о том, как великанов рубили на куски, про демона Серебряный Нос и колдуна Тело-без-души, о двух братьях и о том, как брат заживил волшебной мазью отсеченную голову брата. И еще (эту малоизвестную историю рассказала Онофрия, двоюродная бабка Кончетты, незадолго до смерти) историю про мальчика, у которого каким-то образом голова повернулась задом наперед, и он так испугался вида своей спины, что упал замертво. Слушая, девочка вскрикивала от восторга и ужаса.

Зимними вечерами Лена и ее отец устраивались на полу меж полок в библиотечном углу бара и погружались в чтение. Посетители библиотеки заполняли маленькие розовые бланки и заказывали у Марии-Грации романы, триллеры и длинные, полные деталей, саги из жизни больших иностранных семей, где у всех героев были практически неразличимые имена. И пока взрослые жители острова с жадностью поглощали иностранные романы, девочка наслаждалась рассказами о жизни на Кастелламаре, к пяти годам выучив наизусть все истории из книги Амедео. Она также в подробностях помнила прошлое своей семьи — Мария-Грация рассказала ей все, что помнила, включая историю о том, как дядя Флавио бросился в море, чтобы покинуть остров, и о временах, когда ее дяди один за другим ушли на войну. О том дне, когда ее прадедушка Амедео впервые прибыл на остров. О близнецах, рожденных разными матерями. О человеке, который появился из моря. О братской междоусобице ее отца и дяди Джузеппино. О, почему она только не родилась в те дни, когда персонажи этих чудесных историй во плоти ходили по острову: Джезуина и отец Игнацио, школьная директриса Пина с черной косой и дедушка Амедео с его книгой историй! Девочке чудилось, что призрак Пьерино все еще бродит по козьим тропам и в городских переулках, остров был для нее живым существом, местом, где сама земля рождала легенды.