Дом на городской окраине - [37]

— Он посмел меня обругать, — сказал полицейский, — и вы наверняка это слышали. Больно много он себе позволяет. За оскорбление полицейского полагается тюрьма.

— Я ничего не слышала, — сказала пани Сырова, — потому что обваливала в сухарях отбивные… Слышала какой-то шум, но из-за чего — это мне неизвестно.

— Однако, — упрямо настаивал хозяин, — вы должны были слышать, как он произнес «негодяй». Ведь он так орал, что небось вся округа слыхала.

— Не знаю, — сказала пани Сырова, — не думаю, чтобы он осмелился вас ругать. Он прекрасно понимает, к чему это приведет, и не станет вредить самому себе. Я слыхала только, что речь шла о курице. Больше я ничего не знаю и ничего сказать не могу.

— Но даже если вы не слыхали, как он выражается, — продолжал напирать полицейский, — вы не можете не согласиться: такой человек способен на любые выражения. Ведь он отпетый мерзавец, ему на все наплевать. Но со мной шутки плохи, уж я позабочусь о том, чтобы его сгноили за решеткой. Мое слово там, наверху, значит много. И никакие виллы с балконами ему не помогут… Но все ж таки странно, что вы не слыхали, как он обругал меня негодяем, меня это крайне огорчает.

— Что знаю, то знаю, а чего не знаю, того не знаю, — отозвалась жиличка.

— Ну что ж, ничего не попишешь, — произнес полицейский, саркастически усмехаясь. — По крайней мере все ясно… А я-то думал, вы заодно с хозяином. Теперь по крайней мере знаю, что и как…

4

Когда чиновник пришел домой и сел обедать, жена принялась рассказывать ему о ссоре между хозяином и соседом. Чиновник слушал с озабоченным видом и раздумчиво качал головой.

— Портной Менцль, — сказал он, — человек неуживчивый и склочный. Он не старается поддерживать добрососедские отношения. И думаю, он достаточно зловреден. Я знаю, что он бросает через забор всевозможный мусор, осколки и тем самым засоряет наш сад. Лишь благодаря миролюбию полицейского нас миновали ежедневные скандалы.

Он склонился над тарелкой и сосредоточенно принялся разрезать отбивную.

— Жить в мире и согласии со всем человечеством, — произнес он, многозначительно потрясая ножом, — это залог жизненного успеха. Портному Менцлю следует об этом помнить. О себе мы, слава Богу, можем сказать: мы умеем ладить со всеми. И потому пользуемся заслуженным уважением. Ну вот я и насытился. А теперь, мамочка, дай-ка мне черного кофе.

Супруга поставила перед ним чашку с черным кофе и сказала: — Пан хозяин хотел, чтобы я подтвердила, как портной обругал его.

— И что ты ему на это сказала? — обеспокоился чиновник.

— Что я ничего не знаю.

— И правильно сделала, жена. Ничего не слушай и ни во что не вникай. В чужие распри вмешиваться нельзя. Ведь мы хотим со всеми быть в хороших отношениях. Поэтому нас следует быть глухими и слепыми.

— Да, — сказала супруга, — но дети хозяина с некоторых пор со мной не здороваются. Что бы это значило?

— Не здороваются? — чиновник задумался. — Пусть себе не здороваются. Верно, они просто не знают, что это полагается делать. Их никто не воспитывает. Не обращай внимания и занимайся своими делами. Будь благоразумна, бери пример с меня!

— Ох, ох… — завздыхал чиновник, — ну и уморился же я нынче в конторе… Пан шеф захворал, и бремя забот легло на мои плечи. Мне нужно немного отдохнуть. Да, да… нужно сделать небольшую передышку.

Глава девятнадцатая

1

Уже несколько дней стояла нестерпимая жара. Воздух был неподвижен, как монолит, а трава, цветы и деревья покрылись ржавой пылью. Улицы раскалились, словно под для выпечки хлеба, прохожие жались к стенам домов. С кленов, обрамлявших извилистые тропинки, слетали, кружа, крылатые семена. На межах стояли гуси, спрятав одну ногу под крыло и меланхолически склонив голову набок. Курицы полицейского оставили суетливую беготню и, вырыв ямки, расселись над канавой. Они замерли там в оцепенении, их глаза подернула голубоватая пелена. Амина лежала перед конурой, положив морду на вытянутые лапы, и о чем-то мечтала, не обращая внимания на мух, роившихся вокруг ее гноящихся глаз.

Пополудни на голубевшем, точно каленая сталь, небе появилось пухлое облачко с желтыми краями. Все пришло в движение. Деревья затрепыхались, а над дорогой поднялись, закружились клубы пыли, увлекая за собой клочки бумаги и соломинки. С полей потянуло прохладой. Небо покрылось зловещей мглой, и где-то вдали громыхнул гром. С громкими выкриками женщины бросились закрывать окна и снимать развешанное белье. «Быть грозе» — многозначительно изрекали старики, с тревогой поглядывая на небо.

Небо рассекла изломанная молния, сопровождаемая сухим треском, — точно разорвали холстину. Разразилась гроза, и на землю хлынули потоки воды.

2

Когда гроза прошла, отдаляясь с глухим и сердитым ворчаньем, обратив свою мощь в мелкий дождик, кухня у Сыровых наполнилась едким дымом, который, не находя себе выхода в сыром воздухе, повалил через печные заслонки вспять. Нужно было звать печника.

Пришел зять полицейского. Печально осмотрел печь и сказал:

— Дело тут не только в грозе, нужно подправить дымоход. — Он разложил свои инструменты и принялся за работу. Молча снял метлахские плитки, меланхолически вымесил податливую глину и в облаке взвихренной сажи стал подгонять кирпич к кирпичу. К полудню он с работой управился, положил в топку лучины и зажег бумагу. Сперва огонь робко, словно пробуя поленья на вкус, лизнул их, а потом загудел во всю мочь. Уже вскоре плита так и пылала жаром.