Дом на горе - [9]

Словом, будь Барон человеком спокойного нрава, он мог бы проводить время в чтении книг, выращивании цветов и полезной работе. Он, правда, иногда наезжал и свою бедную деревеньку и делал крестьянам неожиданные подарки, раздавая деньги, еду и даже дорогие французские вина, к которым крестьяне оставались совершенно безразличны.

Если бы он всегда был так добр и заботлив, возможно, и ему достался бы подарок судьбы в виде любви Непостижимой. Но благие порывы Барона, увы, были редки и кратки. Беспутство оставалось его главной чертой.

Но тут произошло невероятное и страшное для Барона событие…»

Я отложил книгу и загляделся на потолок. «Невероятное и страшное событие»… Как прошлое таинственно, загадочно. Все эти бароны и непостижимые красавицы, отдалившись на век, кажутся необычными, привлекательными. Потолок класса как мутный экран. На нем проступают невнятные тени. Чьи-то бледные лица, колеблющиеся платья, вздымающиеся руки. Вот бесшумно пронесся экипаж, кто-то спрыгнул с подножки и покатился по склону. Вот кто-то выглянул из окна и тотчас прикрыл его шторой. Вот чьи-то руки открыли крышку рояля и опустилась на клавиши. Немая музыка. А, нет, узнаю. Это доминорное рондо Моцарта, божественно простая, печальная музыка. И та, кто играет его, тоже прекрасна…

— Суханов, ты что там увидел?

— Я? — Экран потолка тотчас немеет. — Ничего.

— О чем я сейчас говорила?

— О Буревестнике…

Наталья Ивановна смотрит на меня подозрительно:

— Ты не слушаешь.

— Почему… Я слушаю…

Она подошла к окну и, по обыкновению, прислонилась к подоконнику, скрестив на груди руки.

— Итак, ребята, мы разобрали, что Буревестник в этом произведении Горького не только птица, но и символ революции. Он символизирует борьбу со старым, зовет на новые подвиги. К следующему разу попробуем выучить наизусть хотя бы половину песни, до слов… Сейчас посмотрю. Есть вопросы?

Голубовский тянет руку.

— До слов: «Только смелый буревестник…» Что тебе, Голубовский?

— Вопрос. А у него были детки?

— У кого?

— У буревестника. Или он только реет?

— Это к делу не относится, Голубовский. Это произведение символическое, а не бытовое. Ты бы лучше учил, чем задавать пустые вопросы.

— Да это я так. — Голубовский вольно разваливается на парте. — Это я символически.

— Все! — сказала Наталья Ивановна и прихлопнула по столу журналом.

Зазвенел звонок.

Какой день сегодня! Бело-синий, сияющий, как на картине Левитана «Март». С утра выпал новый снег и, белейший из белых, нетронутый, мягко облекает все вокруг.

Мелюзга щебечет, затеяв свои нехитрые игры. На румяных лицах улыбки. Визжат девчонки, мальчишки кукарекают. Старшие, разбившись на кучки, толкуют о своих делах.

— Мить, а Мить, — передо мной стоит Лупатов, протягивая темно-красное яблоко. — Возьми.

Глаза его светятся теплом, он смотрит на меня с неуверенной улыбкой.

— Поешь, Митя. Сладкое яблоко.

— He хочу, — отвечаю я сухо.

— Ты что, обиделся? Да я просто так, Митя. Злит меня ваше нытье. А Вдова оклемался, скоро обратно привезут. Как думаешь, почему он травился?

Я пожал плечами.

— Есть у меня одно подозрение. Не нравится мне Калоша, гоголем ходит.

— Может, и Калоша… — говорю я.

— Вчера иду… — начинает Лупатов, но тут же снежок разбивается о его затылок, оставив белую рассыпчатую мету.

Лупатов обернулся в бешенстве, но сразу обмяк, услышав звонкий голос:

— Приветик!

Отряхивая снег с клетчатого интернатского пальто, к нам приближается Санька Рыжая, а следом за ней молчаливая, слегка припадающая на одну ногу Рая Кротов а.

— Салют командирам!

Санька оглядывает нас яркими ореховыми глазами. Свежая, с нежно-розовой кожей, рыжими коротко стриженными волосами, она вся точно фарфоровая, с круглым улыбчивым личиком, крепкими, маленькими руками. Кротова рядом с ней кажется бледной, болезненной. У нее светлые прозрачные глаза, белые редковатые волосы, тихая робкая речь.

Лупатов в явном замешательстве. Все знают, что он питает слабость к Саньке. Знает и Санька, а потому, проказливая по натуре, с Лупатовым она особенно вольна.

— Так, — произносит Лупатов, — значит, снежками…

— Ничего, умнее будешь, — смеется Санька. — А то по литературе опять ведь двойка.

— Видал я вашу литературу, — небрежно говорит Лупатов.

Подошел длинный нескладный Голубовский. Сегодня он опять в старой куртке. Значит, новую отдал «на выход» за обычную плату, мороженое плюс двадцать копеек или даже пятьдесят, в зависимости от того, кто просит.

— Я думаю, у буревестника не было деток, — сказал он. — Он только реял и боролся с бурей, гордой молнии подобный. Ну что, старики, какой лайф? Где состоится тусовка?

— В старой беседке, — сказал Лупатов.

Наша пятерка составляет «Братство независимых». Это братство предложил создать я. По поводу названия шли долгие споры. Голубовский, например, требовал, чтобы это было «Братство независимых акционеров». Ему казалось, что так намного красивей. Лупатов предлагал ввести в название слово «пираты». Девочкам вообще ничего не нравилось, а с другой стороны, они были согласны на все.

Главой братства избрали Лупатова. Иначе и быть не могло, он самый сильный и очень неглупый, хотя образования и воспитания ему не хватает, а бурный нрав проявляется в неожиданных поступках.