Дом на Дворцовой - [6]

На похороны из соседнего небольшого городка приехал младший брат Ивана – Гриша, до этого Нине не известный. Хотя нет!.. Что-то Иван рассказывал, но не запомнилось. Испросив разрешения немного пожить в доме Нининого дяди на правах гостя, он, в конечном итоге, остался надолго. Вскоре Гриша привык к дяде, привык к Нине. После того, как она родила дочку, по сути его племянницу, он предложил ей новое замужество. Не испытывая к нему ни любви, ни неприязни, она не долго думая согласилась. Гриша оказался весёлым и каким-то уж совсем беззаботно-безалаберным. Правда, когда их выселили из дома дяди Коли вместе с самим дядей по причине, что дом идеально подходил для того, чтобы разместить в нём Сельсовет вместе с клубом под одной крышей, он был единственным кто не растерялся. Он взял поиск решения жилищной проблемы в свои руки, отвоевав у новой власти небольшой домик, требовавший ремонта, на окраине села. Там они поселились до поры до времени, а на самом деле, на долгие двенадцать лет. Именно в этом доме у них появилась сначала дочь Лариса, писком своим настойчивым и резким оповестившая окружающий мир, что она пришла в него, чтобы выяснить с ним отношения и призвать к порядку. Потом Тамара, чьё предназначение в жизни сведётся, в конце концов, к бестолковой повседневной суете с нелюбимым. А завершила Нинину привычку раз в два года рожать по дочери очаровательная Маришка, как солнышко осветившая полянку, на которую приходили попировать и отдохнуть нуждающиеся в ласке и тепле, в лечении и заботе. Сменив старое жилище на новое жильё, Гриша решил, раз уж так пошло, заодно поменять не совсем подходящую для указанного исторического отрезка времени фамилию Кулаков на какую-нибудь звучную пролетарскую. Действительно, обладатель фамилии Кулаков с середины двадцатых и далее ассоциировался в сознании советских людей с образом врага народа, мироеда и сельского буржуя. А это было небезопасно. Так они стали семьёй Козловых!

До того, как он впервые предстал перед Ниной и его дядей, Гриша уже около года как вернулся с фронта. Там он провёл в общей сложности два с половиной, оттачивая мастерство конной выездки и владения шашкой. Участвуя в боях то победных, а то и вовсе нет. Череда ярких побед и позорных поражений научила его относиться к жизни, как к явлению переменчивому. Где радость сменяется грустью и тоской, любовь – ненавистью. А сама жизнь часто и мгновенно превращается в свою противоположность – смерть! Смерть пугала, заставляя о многом задуматься. Но не настолько, чтобы стать трусом. Так что своего солдатского «Георгия» Гриша добыл в бою, где вволю намазался шашкой. Намазался так и с такой яростью, что подхватив знамя у раненого командира, умудрился увлечь в атаку взвод, за ним роту, а там и весь эскадрон! Этот бой был и навсегда остался главным событием его жизни, а служба в кавалерии привила любовь к лошадям. Привязанность к этим чудным животным, в свою очередь, привела однажды молодого кавалериста в цыганский табор. Удалая выездка, весёлый нрав Гришки пришёлся цыганам по нраву. Он задорно выплясывал и пытался петь цыганские песни, ужасно коверкая слова. Он пел с такой страстью и надрывом, что молодые цыганки плакали от проникновения и внутренней влюблённости в саму суть жизненную, воплотившуюся в Гришке. Он не служил ни белым, ни красным. Всю гражданскую Григорий провёл в таборе, передвигаясь с ним от Смоленска на юг до Волги и южнее вдоль неё к Астрахани. Оттуда через казахские степи на восток в сторону Урала. Потом обратно к Смоленску, но в этот раз через Саратов или Калугу. От Смоленска табор уходил на восьми добротных кибитках, избегая больших дорог и скопления военных людей разноцветных мастей: белой, красной, зелёной и даже чёрной. К чёрной масти относились никем не управляемые бандотряды балтийских матросов-анархистов, которые бессмысленно бродили по бескрайним просторам российских губерний подобно цыганам, размахивая чёрными знамёнами с нанесённой на них надписью «Анархия – мать порядка и правда жизни!». Встреча с ними никому не сулила ничего хорошего, поскольку жизнь человеческая в глазах матросской братвы, подогретой добротным самогоном, стоила не много. Правильнее сказать, – не стоила ничего. А раз так, то отчего не пострелять в сторону проходящего табора с людишками пустыми и никому не нужными, и для общества бесполезными по самой природе своей цыганской. Пашни не сеющими, хлеба не взращивающими, власти никакой с оружием не прислуживающими, но пищу поедающими. Поедание же пищи в голодное время людьми ненужными для новой эпохи – есть преступление. Так думала значительная часть населения, создающая эту эпоху силой оружия и большевистского безобразного беспредела. Те что в тельняшках не были исключением, поскольку сами себя считали основной и решающей движущей силой революционного процесса. Получалось даже весело немного. Цыган бежит, матрос стреляет, цыган кувырком навзничь. Матрос радуется от сознания правильности совершённого поступка и стреляет в другого цыгана для удвоения собственной радости и к удовольствию товарищей. Забавы псевдоанархистов-балтийцев продолжались, как правило, недолго. Встреча с отрядом любого другого цвета заканчивалась полным разгромом бандитов из-за неспособности командиров и непреходящего тяжёлого похмелья личного состава.