Роунэн пожал плечами.
– Неважно.
– Я бы никогда не стала наговаривать на вас. Я совсем не лгунья.
Но разве она не лгала себе самой о Махейле, своей свадьбе, своей жизни?
– Я же сказал, что это неважно, – резко произнес Роунэн.
– Теперь вы и в самом деле разозлились на меня.
Он тяжело вздохнул.
Увидев его мрачный взгляд, Шошана расплакалась, убежала в дом, захлопнула дверь своей спальни и плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.
Черт, подумал Роунэн, перестанет она когда-нибудь реветь? Интересно, трудно было бы научить ее играть в шахматы?
Дело совсем не в шахматах, сказал он себе строго.
Шошана не выходила из своей комнаты до конца дня. Когда Роунэн сообщил ей, что обед уже готов, она ответила через закрытую дверь, что не голодна.
То же самое она заявила и по поводу ужина. Ему следовало бы радоваться. Это было как раз то, что ему требовалось, чтобы сдержать свои клятвы. Дистанция. А он вместо этого начал волноваться за нее, чувствовать свою вину в том, что причинил ей боль.
– Вам надо поесть, – сказал он, стоя у закрытой двери.
– Разве готовить питательную еду входит в ваши обязанности по моей защите? Уходите!
Роунэн слегка приоткрыл дверь. Шошана сидела на кровати, закинув ногу на ногу, в своих шортиках, которые слишком смело открывали ее великолепные бронзовые ноги. Она подняла глаза, когда он вошел, и тут же поспешно их отвела. Ее короткие, как у мальчишки, волосы торчали в разные стороны. Она спустила бретельки лифчика с обожженных плеч, и они выглядывали из-под рукавов футболки.
– Я сказала вам, чтобы вы ушли.
– Вам необходимо подкрепиться. – Он сделал маленький шаг в комнату.
– Знаете что? Я не ребенок. Вы не должны уговаривать меня поесть.
Он уже слишком хорошо понял, что она не ребенок: насмотрелся на нее в этом проклятом бикини! Да и на то, что было под ним, тоже.
А еще он прекрасно понимал, что потерпел неудачу в главном. Он намеревался привезти принцессу обратно в целости и сохранности, а она явится с остриженными волосами, обгоревшая, голодная, с глазами, опухшими от слез. Правда, у них еще оставалось два с лишним дня. Вряд ли она сможет прореветь так долго!
Его сердце сжалось. А вдруг сможет? Роунэн внимательно посмотрел на нее, стараясь понять, наплакалась она уже или нет?
Шошана уставилась в раздобытый где-то журнал и избегала его взгляда. Журнал был, похоже, издан еще в прошлом веке, но она так внимательно изучала его, словно могла узнать по нему свое будущее. Ее глаза подозрительно блестели. Неужели она снова собиралась плакать?
– Послушайте, – произнес он смущенно, переминаясь с ноги на ногу, – я не хотел вас обидеть. Я просто сказал, что вам нужно сделать.
– А это правильно? – взорвалась она, швырнула журнал на пол и взглянула на Роунэна. Тут он ясно увидел в ее глазах ярость, а не слезы. – Я уже устала от людей, которые говорят, что мне нужно делать. Почему вы решаете за меня? Потому что вы мужчина?
– Потому что это моя работа, – сказал он не слишком уверенно.
Шошана вскочила с кровати. С одной стороны, он понимал, что ему лучше уйти, с другой – что лучше остаться.
Она встала перед ним с вызывающим видом. Он допустил глупость, не сдвинувшись с места.
Она приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.
Ее поцелуй был свежим и чистым, как дождевая вода. Ее губы сказали ему о том, какой противоречивой была она: пылкой и наивной, решительной и неуверенной, полной страстных желаний и сомнений.
Ему приходилось слышать о таких наркотиках, попробовав которые лишь однажды человек может стать зависимым от них навсегда.
Роунэн никогда не верил в это до сих пор. Он не хотел отвечать на ее поцелуй, но у него не хватило сил отстраниться.
Шошана обвила его шею руками и еще теснее прижала к себе. Ее женский, чистый, дурманящий запах окутывал его. Сквозь тонкую ткань ее футболки он ощущал тепло ее кожи.
Искушение становилось настолько нестерпимым, что мешало ему думать трезво. Но он, будучи высокодисциплинированным солдатом, проводил четкую границу между своими желаниями и долгом.
Если он ответит на ее страстный поцелуй, даст свободу своему чувству, это будет равносильно тому, чтобы позволить дикой лошади, вырвавшейся на свободу, убежать. Обуздать ее снова будет невозможно.
Солдат в нем хотел взять все под контроль, мужчина – ослабить этот контроль.
Солдат учитывал еще одно обстоятельство. Если дело примет свой естественный оборот, принцесса Шошана будет скомпрометирована. Свадьба будет отменена. Ее свадьба. И снова она не сама сделала бы свой выбор, а позволила бы увлечь себя силам, вышедшим из-под ее контроля.
Это было совсем не то, чего Роунэн хотел для нее.
Он не желал, чтобы она выходила замуж ни за кого, кроме…
Кроме кого?
Кроме него? Солдата, который не верил в брак? Который ненавидел брак? Видимо, это генетически передалось ему – способность убедить себя на короткое время, пока не вмешается реальность, что брак может быть удачен. Роунэн отпрянул от Шошаны.
Разница между ним и его матерью заключалась в том, что он не предавался фантазиям до самого конца. Он уже знал, чем кончаются все любовные истории.
Солдат одержал победу – действительность над фантазией, здравомыслие над чувствами, дисциплина над причудами мужского сердца.
