Дом кукол - [6]

— Может, господин располагает временем пригласить одинокую девушку на предобеденную короткую прогулку?..

Как это будет чудесно!

Все веселит ее.

Она легко шагает; рюкзак хорошо прикреплен к спине. Она его даже не чувствует. Ее дождевик сложен и привязан поверх рюкзака. Это мама настаивала, чтобы она взяла с собой плащ. На этот раз она не посмела ей противоречить.

Даниэла шагает, и сердце ее наполнено радостью. Она в хорошо подогнанных спортивных гамашах, плотно облегающих ее стройные ноги; лицо ее — светлый шоколад, длинные ресницы кладут пленительную тень на мечтательные голубые глаза.

Отец Даниэлы, хоть и попрощался с дочерью рано утром до ухода на работу, не находил себе места от беспокойства. Какое-то потаенное чувство тревоги заставляло его вернуться домой, наказать еще раз Даниэле, чтобы она не забывала писать им открытки с дороги. Но он уже не застал ее дома. Детская была пуста. На столе блеснул забытый ею медальон. В спешке, очевидно, Даниэла забыла надеть его на шею

Этот медальон Даниэла получила в подарок, в день ее тринадцатилетия. В нем было вмонтировано два золотых овала. В одном — маленькая карточка родителей, во втором — она снята вместе с младшим братом Мони: Даниэла в школьной форме, две золотистых косы спускаются на грудь, а около нее, у маленького столика, сплетенного из соломы, сидит трехлетний Мони в белой матросской форме и смотрит широко открытыми глазами в черную камеру.

Отец взял медальон, чтобы пойти на станцию и передать его Даниэле, а заодно уж и сказать все, что надо. Но из соседней комнаты он услышал плач Мони.

Мони было семь лет, и уже можно было понять, что по характеру он был полной противоположностью Даниэлы. Он не любил отлучаться из дому, мир не тянул его к себе. У него были черные бархатные глаза — как у матери. В эти глаза отец влюбился с первого взгляда. Часто, когда Прелешник видит поднятые к нему глаза маленького сына, его охватывает трепет, и он, под влиянием накатившей волны, обнимает и прижимает к сердцу его маленькое тело.

Увидев в дверях отца, мальчик расплакался пуще прежнего. Отец поднял Мони, прижал заплаканное лицо к щеке, к губам, к глазам и забормотал:

— Что с тобой, мой маленький цадик? Что за плач?..

— Я хочу к Даниш.

Прелешник взял его с собой на вокзал, чтобы он смог еще раз попрощаться с сестрой.

Вещевые мешки были сложены у ног девочек, которые были явно в приподнятом настроении. Им было объявлено, что сегодня поезд опоздает, так как дорога занята воинскими составами. Увидев издали отца и Мони, Даниэла побежала им навстречу.

— Даниш, почему ты уезжаешь от нас? — грустно спросил Мони.

— Чтобы привезти тебе красивый подарок, мой ненаглядный, — ответила она.

На путях стояли длинные составы, конца которых не было видно. В одном из открытых вагонов мелькали солдаты в белых майках, возившиеся у больших котлов, из которых валил пар. Там варили обед. Около походной кухни была установлена странного вида пушка, с направленным вверх жерлом, а около пушки на земле сидел солдат и играл на губной гармошке.

То, что поезд опаздывал, очень беспокоило Прелешника. Но он старался не показать своей тревоги, чтобы не огорчать понапрасну дочь и не разрушать ее радости. Он только еще раз напомнил Даниэле свою просьбу писать ежедневно по открытке с дороги.

Когда поезд, наконец, прибыл, девочки обрадовались и с шумом ворвались в вагоны. Голова Даниэлы высунулась из окна, и ветер своим «гребнем» причесывал ее золотистые косы.

Поезд тронулся. Отец и Мони, а вместе с ними станция и все что было кругом, стало медленно отступать назад. Глаза Даниэлы продолжали смотреть на отца: одной рукой он махал ей белым платком, а другой держал Мони.

Поезд стал прибавлять ходу, ускоряя бег. Серая пустота покрывала длинные плети рельс. Перед глазами Даниэлы еще долго стояли отец и брат, и она навсегда запечатлела их в своей памяти.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Раньше всего взошли на эшафот еврейские местечки в Польше.

Районы польской столицы были разделены немцами на еврейские округи закрытого типа, отделенные от остального населения — «кварталы евреев». Никто не мог войти туда и выйти оттуда. Если в столице ловили еврея, улизнувшего из гетто, гестапо тут же направляло его в Освенцим. Однако, если такой беглец попадался в руки еврейской милиции, у него была возможность откупиться, и тогда его отправляли в «концентрационные пункты», куда собирали всех, у кого на удостоверениях личности не было красной печати гестапо, дающей право проживания в районах столицы.

Цель концентрации «незаконных» в отдельных местах давала возможность, «юденрату» оправдаться перед гестапо, что, мол, эти люди нам известны, мы их собрали вместе, чтобы можно было, когда наступит время, передать их в руки правосудия.

Таким евреям запрещалось ночевать или проживать у своих родственников, или на другой постоянной квартире. Если кто-то попадался, то и его и приютивших его тут же отправляли в Освенцим.

ИЗ ДНЕВНИКА ДАНИЭЛЫ

Краков, 16. 2. 42.

Какие золотые мечты возникали у меня при первых шагах в столице! Прийти и войти в дом Гарри просто так казалось мне недостаточным, чем-то малозначительным. Я решила поджидать его на одной из улиц. Я ведь сама ощущала счастье, когда Гарри внезапно появлялся передо мной у ворот гимназии.