Дом кукол - [55]
Дверь от кухни открылась… Блондинка-немка приближается, качается перед его взором. Ее глаза смотрят на него неотрывно. Она пьяной походкой шла к нему. Точно также шел на него перед этим эсэсовский шофер. Гарри стоял, как вкопанный, и взирал на нее пустыми, ничего не выражающими глазами.
Она обняла его, упала к его ногам и протянула к нему голые руки. Она гладила полу его белого халата:
— О, святой…
В раскрытую кухонную дверь он увидел на подоконнике буханки хлеба, одна на другой, удлиненные, целые. Он давно-давно забыл, как выглядит целый хлеб. В лагере ведь приходится видеть только пайки хлеба.
— О, святой! Посмотри на меня… — просила женщина.
Все происходило как во сне. Голос доходил до него, как сквозь толщу воды. Он не испугался, не отпрянул. Нет, это был какой-то иной, необычный страх. Будто тело Гарри обвил змей, но вместо жал на него устремились две ее оголенные груди.
Эсэсовец Зигфрид появился в дверях кухни. Он закрыл собой все буханки хлеба на подоконнике. Гарри не ощущал страха. Он просто оцепенел. Он пытался удивиться, почему он не ощущает никакого страха? Это было такое приятное чувство. Будто он перешагнул за какую-то черту.
Зигфрид стоит без своего черного мундира, уперши кулаки в бедра. Странно, в нательной белой рубашке Зигфрид более страшен, чем в черном эсэсовском мундире. Немка стоит перед ним на коленях. Они говорят о нем.
— Возьми его с собой туда… — умоляет немка пьяным голосом. — Я все для тебя сделаю, Зигфрид…
На пряжке Зигфрида парит орел с распростертыми над свастикой крыльями. Точно, как на печати гестапо, приложенной к «особому удостоверению» мастерских Швехера. Пойдем, санитар!
Зигфрид тянет Гарри за собой. Немка подталкивает его сзади, пьяно скуля.
Она гладит его: «О, святой!..» Рыдает — пьяная, почти голая.
Воздух вокруг него застыл, он как бы вмерз в него. Кухарка, старая «фольксдойче», стоит лицом к плите, рукава закатаны по локти. От котлов валит пар. Сегодня, наверно, будут давать вареный картофель в мундире. Зигфрид тянет его. Гитлер смотрит со стены кухни выпуклыми, вытаращенными глазами: что тут, в немецкой кухне, делает еврей? Уничтожить! Уничтожить! Уничтожить!.. «О, святой!..» — плачет пьяная немка и открывает вторую дверь кухни. Кухарка продолжает стоять лицом к парящим котлам: она даже не поднимает глаз, будто на кухне ничего не происходит. Кто-то повелевает ему двигаться, кто-то тянет его за рукав; голоса, кругом голоса.
Вот тут живут немцы… Эта дорога ведет в их жилища. Коридор. Лестничная клетка, чистая, прохладная.
Он давно забыл, что в мире есть дома с каменными ступенями, ручки дверей и что за дверями людям можно уединяться, закрываться и даже быть свободными. Это он уже давно забыл, хотя в том мире, где он до того жил, он поднимался и сходил по таким же ступеням, входил и выходил через двери. Не вводили его, не тянули. Там на каждой двери была табличка. На двери его квартиры тоже была прикреплена медная табличка с его именем. Да, у него было свое имя. Только ему принадлежащее имя. Фамилия, имя. Каждый живущий тогда имел свое имя.
Он стоял около двери, как на пороге кошмарного сна. Немецкие жилища! Он находится внутри… Он чувствует, как в его мозгу все перемешивается и спутывается в клубок. Вот до него докатывается шум пьяной оргии. Он видит их раскрытые пасти. Немцы вокруг него. Он тонет в них, он идет ко дну. Он уже не может найти себя. Где он?
В застывшем желтом мареве вокруг него ему напоминает о себе лишь белизна его врачебного халата. В лагере Сакрау немцы поймали «еврейского старшину» и привели его к себе. Когда вечером лагерники вернулись из «бауштеле», они нашли его в одном из бараков мертвого, раздетого, с выжженными синими знаками на теле. Что же он тут делает?.. Как он попал сюда?..
Никто не смотрит в его сторону. Немка продолжает стоять перед ним на коленях. Ее всхлипывания не слышны из-за визгливых выкриков. Все тонет в желтом густом свете. Бутылки — пустые, наполовину опорожненные, перевернутые, валяются на полу среди полураздетых пьяных мужчин и женщин. Никто на него не смотрит. Они пьют прямо из горлышек.
«Кот» держит на своих коленях женщину. Он плачет и причитает. Его беззубый рот раскрыт и темен, как пещера. Глаза сощурены. Концы его черных усов, распушенные с обоих концов, еще больше подчеркивают пустоту и сумрачность провала рта. Пальцами он мнет и лапает голое тело женщины, подбадривая себя протяжным, тихим, странным воем.
Сегодня «Кот» не работает в «бауштеле». Сегодня его книжечка отдыхает. Скамья на кухне стоит без дела. Почему скамья побоев находится в кухне? «Кот» хочет вонзить свои зубы в тело женщины, но он лишен зубов. Он поднимает голову, зажмуривает глаза и рычит со страшными причитаниями в пустоту плотного желтого воздуха.
Что он тут делает, в помещении для немцев? Как он сюда попал? Никто этому не удивляется. Будто это нормально и совершенно понятно. Что сейчас сделает Зигфрид? Как Гарри сюда попал? Четыре ножки опрокинутого стола устремлены вверх и уставились в желтую пустоту. Бутылки и голые тела. Он ничего не может вспомнить. Что произойдет с ним тут? Немка наливает из полной бутылки. Она лежит перед ним на полу, пытается опять встать на колени и не может. Зигфрид вошел в комнату рядом.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.