Дом коммуны - [10]

Постепенно жизнь налаживалась, хоть трения между областными и городскими властями продолжались. Заболотнева могла смело покритиковать городская газета, областная же — в свою очередь — пощипывала Димитрадзе. Григорий Николаевич не знал, как воспринимает всю эту критику женщина, но он брал особенно близко все к сердцу, хоть и старался, украдкой от людей и своих семейных, не показывать вида: терзала бессонница, а когда и закрывал глаза, то видел всегда только страшные, почти жуткие сны, от которых сразу же просыпался, шел на кухню и ставил на плиту чайник. Потом пил кофе, а в голову лезла сама разная ересь, иначе не скажешь, и чтобы как-то забыться, Заболотнев вспоминал маму, она жила у сестры в Друцке — как раз в том городе, где он был первым секретарем райкома партии, а до этого работал инженером в болотнянском колхозе. То было, возможно, самое счастливое время. Молодой, здоровый, не отягощенный многими обязанностями, что легли позже на его плечи. Высокий, худощавый, всегда благоразумный и энергичный — таким он оставался и теперь. Ходил по колхозным полям и деревенским улицам широко и размашисто — ветер, казалось, рядом свистел. Но, чувствует, здоровье не то, что раньше: об этом знают только доктора да сам. Даже жене своей Светлане, красивой и не менее самостоятельной, чем сам, не считал нужным признаться, что иной раз начинают напоминать о себе почки. Когда у человека ничего не болит — он и не думает, что может когда-то и что-то его потревожить. А только начнет, сразу вспоминаешь, что есть такая наука, как анатомия. Да что наука — есть ты, живой человек, довольно сложный и противоречивый механизм, который требует регулярного присмотра, отдыха и, конечно же, профилактики. Только не такой профилактики, что обрушилась на него в последние дни...

А в общем, интересно сложилась у него жизнь. Родился в Германии, где служил в армии после войны отец. Вернулись на родину, родители стали жить в Старой Алешне, рядом с Болотней, центральной усадьбой колхоза. Там он закончил школу, туда вернулся после окончания института народного хозяйства. Работал в обкоме комсомола, председателем колхоза, председателем райисполкома, был первым в своем районе, заведовал отделом сельского хозяйства в ЦК КПБ. Кажется, все? Из Минска вернулся на малую родину на должность председателя областного Совета. И вот теперь получай, почтенный, по шапке. Когда есть голова, а на ней — ого-о какая шапка, то и слепой не промахнется! — может дать так, что и врагу не пожелаешь. Это он понял в те августовские дни девяносто первого года двадцатого столетия...

Хотя, если брать по большом счету, то эти митингующие наделали много шума, и не более. Ну, в Москве захват власти. А при чем здесь Гомель? Было же тихо-мирно, может, и действительно надо было переждать, не суетиться, а узнать, как там разрешится вопрос. А не создавать тот бедлам с митингами, с газетными призывами... Тем более что все решается не здесь, в их городе, даже не в Минске... Кто об это не знает? Депутат Тамбовцев? Еще бы! Человек образованный, казалось бы, кандидат наук, ученый, а лезет на трибуну. Зачем? Да возьми спроси у него, Тамбовцева, зачем, откровенно не ответит, а только, наверно, сам подумает: «А каждый, господин Заболотнев, жить хочет!.. И хочет хорошо жить!..» Стара, как и этот мир, истина. Но те же люди, что пришли на митинг, будут ли от этого жить лучше? Вряд ли. Будет тот, кто кричит, кто подстрекает к насилию. Он знает, что делает. А станет... ну хоть бы и председателем областного Совета — вообразим такое — на второй же день сам будет наблюдать из салона легковушки за тем, что делается на площади, и не решится подойти к митингующим. Да и надо ли его за это критиковать? Обыкновенный демарш оппозиции. Жизнь — весы, и на какой половине тебе суждено стоять, на той и будешь, ведь сразу на две чашечки весов не станешь. Как не сядешь на два стула. Здесь хоть бы на одном усидеть. Вон опять депутаты горсовета требуют освободить его от должности. Так и пишут в городской газете. Будто бы за поддержку гэкачепистов. И они имеют для этого все основания, не воспротивишься: что было, то было. Не будешь же каждому из них объяснять — почему он поступал именно так, а не этак. Опускаться до такого нельзя. Тем более, что те и сами все знают до мелочей — не хуже его, не глупые же люди. Надо еще помнить, что ты и мужчина, к тому же!... Есть, в конце концов, диплом инженера, есть руки, можно и простым шофером работать. Другой раз, если откровенно, он и завидовал своему водителю Валику: куда скажешь, туда и поедет. Ему даже не надо думать, куда ехать. Заболотнев должен думать. За Валика и за всю область. А Валик книги читает и спит. И всех забот тебе. Это же он как-то сказал писателю Данилову: «Машину надо водить самому, чтобы быть независимым, свободным... Я вот к тестю в Горки сам езжу. Прекрасно. И никаких проблем». Писатель согласился, но сослался на профессиональную рассеянность: ему, дескать, лучше сидеть сбоку и наблюдать, как управляет легковушкой сын.

Самое трудное испытание ждало Заболотнева впереди — внеочередная сессия областного Совета народных депутатов, на ней предстояло некоторым депутатам, в том числе и ему самому, дать задний ход — осудить гэкачепистов. Будут, будут упреки, к этому надо готовиться, ничего не поделаешь. Возможно, поступит предложение, а предпосылки к этому были и есть, проголосовать за то, чтобы отправить Заболотнева и его заместителя Сельцова в отставку. Жди чего хочешь, но существует святое правило — думай всегда о самом худшем, а когда получится все хорошо, то можно и поблагодарить судьбу, что она не обошлась с тобой так жестко и несправедливо.