Дом, из рассвета сотворенный - [12]

Шрифт
Интервал

Кругом валялись перья, мясо, внутренности петуха, и собаки, подобравшись близко, застыли в ожидании. Действо кончилось. Тут и там женщины кропили землю водой, завершая жертвоприношение.

Она как-то под стать остальному, эта странная изнеможенность всего ее существа, подумалось Анджеле Синджон. Анджела млела от усталости, ноги ее оскальзывались на песке покатой улочки, и она еле шла. Вот так же, обезволев, предоставила она своему телу приходить в себя и оживать, когда впервые, со слезами, отдалась мужчине; и был тот же, что и теперь, вечерний час приношения жертвы. Слишком устав, чтобы чувствовать вину и радость, она долго лежала тогда на грани сна, освобожденная от всякого желания, в тепле и токе гонимой сердцем крови. Вот так же — хоть она и не могла бы предсказать тогда черную кромку скал над садами и стенами, багряное небо и луну в три четверти.


Потом, когда Анджела уехала в Лос-Охос, отец Ольгин поднялся к себе в спальню и прочел вечернюю молитву. В начале двенадцатого он опять спустился и разжег в кухне плиту, согрел кофейник. Он устал, но, как обычно, уснет только к утру. Сна ему не требовалось много, и просыпался он всегда со странным чувством, будто его торопят. Именно и ночные часы ему лучше всего думалось, читалось и писалось — под черный кофе с сигаретами. Наедине с собой тут можно было оглядеться, оценить свои силы, возможности, виды на будущее. Он уже снял сутану и надел потертые холщовые штаны и растянутый от носки, обвисший свитер. Внизу тянуло уже холодом, и он закрыл дверь, сел за кухонный стол. Из спальни он принес большую книгу, которую нашел среди церковных бумаг и метрических приходских книг вскоре после своего приезда сюда. Кофе и пламя плиты согрели его. В доме было тихо, лишь изредка потрескивал огонь, да за окном слышалось гуденье генератора, то посильней, то послабей, и лампочка над головой желто разгоралась и меркла в унисон с ним. Несколько минут он наслаждался кофе и дымил, рассеянно глядя на закрытую книгу, ожидая, пока завершится в душе долгий день. Погладив отросшую щетину на горле, он отставил наконец пустую чашку, погасил докуренную сигарету и зажег другую. Из кладовки в углу выбежал таракан и вдруг замер на рубеже, где серый, линолеум протерся и обнажились коричневые доски пола. Пробежал дальше и скрылся.

Книга, ветхая, переплетенная в кожу, представляла собой многолетний дневник. Сквозь кожу виднелся картон переплета, обтрепанный с углов; кожа местами растрескалась, облупилась. Он раскрыл книгу кончиками пальцев, повел ими по тусклым строкам дневника, словно ощущая выпуклость букв. Желтые и ломкие по краям, листы были тускло, коричневато разлинованы. И сам почерк на этих страницах был коричнев, ровен и аккуратен — почти почерк писца. Книга раскрылась на годе 1874-м:

16 ноября

Опять с утра нынче ветер со снегом. Снова терзает меня кашель, и я едва могу прочесть Твою Мессу. Слуга Твой, Господи, и мой Вивиано опять сказал: «Преснодево и Синебожий!» Ты уж, пожалуйста, прости Твое темное и сглупа блеющее овча. Его меньшой братик Франсиско не пришел из-за стужи, а Ты ведь знаешь, как он любит покачаться на веревке колокола, пообтоптать подол своей ряски. С единой лишь Твоей Всесильной помощью возможет он выучить и в будущем месяце пропеть Тебе Славу Рождества Твоего. Ведь так мало у нас времени. А Ты рек мне: Николас, всю жизнь свою пребудешь споспешествователем Пришествия Моего. Ей, Господи, и жду тебя все дни.

17 ноября

Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Или, когда попросит рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? Или, если попросит яйцо, подаст ему скорпиона?

19 ноября

Видел Ты? Нынче, когда я произнес Имя Твое, видел Ты, как я вострепетал? Никогда не была любовь моя к Тебе столь велика, и никогда уже не станет она менее. Не станет, если даже исцелюсь и выздоровлю. Я и молить о том не смею!

Но днем нынче солнце просияло сквозь метель, и я, ободрясь духом, пошел к старой Томасите Фрагуа.

Непогода подкосила ее, и я рад, что пошел туда немедля, и поручаю Тебе ее горемычную душу. На возвратном пути сотряс и согнул меня кашель, и я плевал кровью на снег, и не Твоя ли то была Кровь?

Вижу теперь, что завтра распогодится.

22 ноября

Итак, бодрствуйте, ибо не знаете ни дня, ни часа. Нынче утром умерла Томасита Фрагуа, и опять не позвали меня к одру. Но днем пришел за мной зять ее Диего и дал мне совершить погребение. Увидел я, что они уже обрядили ее по темному своему обычаю. И усыпали пол голубою и желтою мукой, растертой почти до тонины пыльцы цветочной. И в мертвых пальцах 4 пера индюшиных и орлиных. Туго обернули ее одеялом, и, чего я раньше не видел, живот у нее вспух, как у беременной, и уже разит от тела смрадом. Подивился я, что так это скоро. Малым шествием пошли мы на кладбище: Антонио и Карлос несли носилки с покойницей, и Вивиано шел пособить мне. И Хуан Чинана тоже, мой добрый ризничий, он отправился туда с Капитаном раньше нас, вырыл могилу на юго-восточном краю у сухого русла и приготовил ивовый беленый крест, тесьмою связанный, Хуан же и засыпал могилу, а земля под песком мерзлая. И комья, худо размельченные заступом, ушибли бы ее, будь она жива.


Еще от автора Наварр Скотт Момадэй
Диалоги Медведя с Богом

Есть народы, не согласные жить в мире без Медведя. Это люди, которые понимают, что без него нет девственого края. Медведь – хранитель и проявление дикости. По мере того, как она отступает – отступает и он. Когда плоть ее попирают и жгут, сокращается священная масса его сердца.


Путь к Горе Дождей

Феномену Н. Скотта Момадэя трудно подобрать аналог. Прежде всего, потому что у этой творческой личности множество ипостасей, каждая из которых подобна новому чуду, способному послужить темой самостоятельной беседы и анализа, ибо каждая связана с удивительными открытиями. Путь этого мастера богат откровениями, он полон новаторства во всех сферах творческой деятельности, где бы ни проявлялась щедрая натура этого человека.


Рекомендуем почитать
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.