Дом иллюзий - [9]

– Иногда нужно всего лишь изменить ракурс, – пояснил он.

Постепенно он уговорил меня встречаться не на работе. Он дал мне номер своего мобильного, и, стоило мне позвонить, он ехал туда, куда я предлагала. Такой поворот событий доставил мне странное удовольствие. Мы ушли от привычных церковных декораций. У себя в кабинете он беседовал с прихожанами и тогда оставлял дверь открытой. Но со мной он встречался в забегаловках в два часа ночи, и я смотрела на отражение его лица в темной витрине. Я подъезжала к его дому, ждала, пока он оденется, и мы отправлялись. Если жены дома не было, он одевался при открытой двери, и я смотрела и не смотрела. Мы ехали в ресторанчик по соседству, он покупал мне жареные пельмени или гренки с сыром на гриле, а я старалась плакать потише. Однажды я заснула в кабинке закусочной, и он ждал, пока я проснусь.

Маме не нравилось, что я зову Джоэла по имени. «Это неприлично, – говорила она, – следует называть его пастор Джонс». Но я же не могла ей объяснить – я и сама-то едва ли это понимала, – что Джоэл для меня не только пастор. Границы, отделявшие священнослужителя от юной девицы из его паствы, рухнули. Мы стали друзьями. Самыми настоящими друзьями, а у меня их было не то чтобы в избытке.

Джоэл редко упоминал мой возраст, но когда он это делал, я видела разделявшую нас бездну времени и ужасалась. Я твердила его слова, как мантру. Все будет хорошо. Это не твоя вина. Ты не плохой человек. Бог тебя любит. Бог любит тебя, хоть ты и не идеальна. Я люблю тебя.

И я хотела его. Ко всему прочему я еще и хотела его. Я знала, что он женат, но это вроде бы не имело значения. Он говорил мне, что жена не может забеременеть и в итоге они вовсе перестали заниматься сексом. Может быть, это я и ощущала в нем: что-то подавленное, неосуществившееся. Он излучал желание. Я хотела его поцеловать. Хотела, чтобы он обнял меня. Хотела, чтобы секс обрел другой смысл, помимо страха и чувства вины. Хотела, чтобы он встряхнул мою жизнь, чтобы из той, кем я была, я стала кем-то новым.

В эти месяцы, одуревшая от недостатка сна, снедаемая тревогой, я была словно калькулятор, в котором чей-то палец заслонил солнечную батарейку – мерцала и в любой момент могла отключиться. А Джоэл, похоже, мог нестись не уставая, подгоняемый собственным голодом. Я хотела быть такой.

Я плакала, прощаясь с ним. Уезжала в университет. Не хотела расставаться. Он уверял меня, что он рядом, стоит только позвонить.

– Округ Колумбия не так уж далеко, – сказал он. – Наверное, я приеду в гости.

В университете – первый поцелуй, первые обжимания в темноте. Потом я чувствовала себя странно: восторг, и грусть, и удовлетворение, и я стала взрослой. Когда все закончилось, я вернулась в свою комнату в общежитии. Было за полночь. Я вышла вместе с телефоном в коридор, чтобы соседка не подслушивала, и позвонила Джоэлу. Он спросил, что случилось. Я рассказала ему, останавливаясь на каждой подробности, и он меня не перебивал, дослушал до конца, пока я не умолкла.

– Что мне делать? – спросила я, вопрос сам соскользнул с языка, я не успела вовремя закрыть рот. До той минуты я втайне была взволнована и ободрена новизной – мужской щетиной, тершейся о мое лицо, руками, которые перемещались туда, куда я их звала. Но молчание Джоэла, отдававшее упреком, напомнило мне, что это грех.

Впервые он не знал, что ответить. Там, где я всегда находила готовый совет, правильный, хороший и понятный, теперь – молчание. Сомнение.

– Проси Господа простить тебя, – сказал он наконец.

Через несколько недель Джоэл перестал брать трубку.

Я жила обычной жизнью, но его молчание давило на меня. Он рассержен моим легкомыслием? Или… ревнует? Я впала в панику. Может быть, он утратил ко мне интерес. Может быть, я пересекла невидимую черту, совершила нечто непростительное. Я отправила ему несколько электронных писем, с разумными, как мне казалось, интервалами между ними. Он не ответил.

Прошло еще несколько недель. Я сидела у себя в комнате на коричневом вельветовом покрывале, соображала, пора ли идти в столовую, и тут зазвонил телефон. Я сказала соседкам, чтобы шли без меня, я их догоню.

Голос мамы был сдержанным, слегка прохладным.

– Пастора Джонса уволили из прихода, – сообщила мама.

– Как же так?

– Говорят, он связался с прихожанкой, – сказала она, – с женщиной, которая приходила к нему консультироваться о своем браке.

Я закончила разговор, позвонила Джоэлу. Гудки. Гудки. Я поверить не могла, что он так поступил, а потом рассердилась на себя за то, что смею его судить. И пока в трубке бубнил автоответчик, ревнивая девочка во мне спрашивала жалобно: если он именно этого хотел – почему же не выбрал меня? Я была рядом. Мы были так близки. Он мог проделать все это со мной, я была бы только рада.

– Перезвони мне, – сказала я, следя, чтобы голос не дрогнул. – Пожалуйста. Надо поговорить.

Я села на поезд и поехала домой. Добралась до его дома. Там было темно, но я все равно постучала в дверь. Джоэл не откликнулся. Я вернулась домой и снова написала ему электронное письмо.

«Пожалуйста, – писала я, – пожалуйста, не отгораживайся от меня. Или, если так нужно, хотя бы скажи мне, скажи об этом, чтобы я не ждала напрасно. Ты был рядом и спас меня, когда рушился мой мир. Позволь мне сделать то же для тебя, пожалуйста, позволь!»