Дом горит, часы идут - [8]

Значит, обращений было несколько, а ответ один. Остальные, как видно, совсем не заинтересовались.

Существует, знаете ли, недоверие к свободной инициативе. Всегда трудно предположить, куда эти порывы заведут.

Так что молодец этот уфимец. Наверное, действительно думал о согражданах, если не стал цепляться к формальностям.

Еще удивительнее то, что за столько лет пребывания в начальственном кресле не отвык от церемонности.

Вот почему понимание пришло сразу. Ведь как для одного естественно “благоволите”, так для другого “великодушно”.

“Чем менее остается времени до отъезда на место народной беды, тем сильнее охватывает меня нетерпение, но вместе с тем все больше растет во мне тревога, все сильнее сжимается сердце. Не труда и не усталости я боюсь; боюсь душевных мук, которые придется пережить при виде невозможности накормить и спасти всех несчастных, которые, заслышав об открытии столовой, будут, истощаемые голодом, искалеченные цингой, тащиться со всех сторон и, вонзая в меня свои острые, горячечные глаза, с хриплым стоном отчаяния просить хлеба… а где я его возьму для всех?”

Свою статью Роше писал почти как стихи. То есть не жалел сил на то, чтобы выразиться по-особенному.

Не говорить же: “стремление” и “умирающие от голода”. Куда выразительней: “подъем духа” и “погибающий младший брат”.

Как ни важны слова, но все же не только в них дело. Самое важное, что у него есть план.

“Думая постоянно об этом, исчисляя и комбинируя разнообразные виды крупной в совокупности и необременительной для единоличных пользователей помощи голодающим, я остановился на таком проекте: если бы каждый из 4 тыс. служащих и интеллигентных людей среднего достатка, зарегистрированных в Памятной книжке Волынского статистического комитета за 1899 год, решил ежемесячно жертвовать на голодающих по одному рублю, собралась бы в течение 3 месяцев, без малейшего напряжения материальных средств давальцев, крупная сумма в 12 тыс. рублей”.

Сначала Роше балансировал на границе поэзии и прозы, а потом ее решительно преодолел.

Как бы приблизился к обрыву и бросился в воду. Затем ощутил ритм и двинулся вперед.

Есть у стихов что-то общее с плаванием брассом. Одну строчку подгоняет другая, так же как за правой рукой следует левая.

“Какая на первый взгляд мелочь эти проценты, а в общем они образуют сумму, которая дала бы возможность спасти от голода людей, таких же, как и мы, но безмерно несчастных, тех,

Кто все терпит во имя Христа,

Чьи работают грязные руки,

Предоставив почтительно нам

Погружаться в искусство, науки,

Предаваться мечтам и страстям”.

Тут пловец доплыл и оказался на берегу. В этот момент всем стало ясно, это и есть “Константин Роше”.

5.

Уже существовала договоренность с уфимским губернатором, но Роше хотел кое-что проверить.

Например, понять, в какой степени сограждане разделяют его чувства. Найдут ли они время отвлечься от своих забот.

Результат оказался скромный, но не бессмысленный. Некоторые кошельки все же открылись.

Правда, обошлось без тайных пожертвований. Подчас сумма маленькая, а фамилия дарителя во всю строку.

Не для всех это было отпиской. Подчас обнаруживался самый что ни на есть сердечный вклад.

К примеру, Наточка Бернацкая пожертвовала один рубль. Скорее всего, экономила на завтраках и отложила покупку нового платья.

Так и написано: Наточка. Есть такие милые девочки, которые любят называть себя уменьшительными именами.

А это уже не одно, а несколько лиц. Сразу за Наточкой следуют “игравшие в карты” и приславшие “1 руб. 20 коп”.

Наверное, играли до утра, а потом решили отдать выигрыш на благое дело. Так обрадовались своей щедрости, что забыли написать фамилии.

Иногда денег нет, и несешь, что есть. У одного нашлось “26 пуд. сухарей”, а у другого “8 мужских рубах, 75 аршин холста”.

Кто-то приобщился к народным страданиям с помощью носового платка. Можно сказать, утер голодающим нос.

Этот платок потянул на две строчки. Отнял газетной площади больше, чем рубахи и холст.

Отдельная заметка сообщает о жертвователях-евреях. Правда, эти люди живут так трудно, что сами не отказались бы от помощи.

Все же Моисей Бергал отстегнул пятьдесят марок. Наверное, барон Гинцбург дал бы больше, но это тоже кое-что.

Кстати, это время необычайного успеха театральных массовок. Зрителю очень нравились живописные скопления людей на сцене.

По этой части преуспели в Художественном театре. Даже третьестепенный “Кушать подано!” тщательно прорабатывал свою роль.

Заметки в “Волыни” все равно что массовка. Казалось бы, просто перечисление, а ведь никто не потерялся, все остались собой.

6.

Особая статья – деловые люди. Им надо во всем принять участие, а уж эту ситуацию никак нельзя упустить.

Вписались тютелька в тютельку. Будто вся эта история придумана исключительно для них.

И голодающим польза, и они кое-что заработали. Пусть не разбогатели, но время провели не зря.

Хозяин книжного магазина Савчук давно собирался сбыть ненужный товар. Так вот сейчас это получилось.

Он тоже действовал через “Волынь”. Даже имя Константина Константиновича ему пригодилось.

“В распоряжение К. К. Роше пожертвовано и продаются в книжном магазине г. Савчука в пользу голодающих следующие книги: 1. Общедоступное руководство по борьбе с огнем, соч. М. П. Лобановской, 100 экз. по 25 коп. за каждый (вместо 1 руб). 2. Страшная ночь, рассказ, соч. Островского, 50 экз. по 15 коп. за каждый (вместо 40 коп.)”.