Дом для бродяги - [24]

– При чем тут я, нет никакой связи. Там лечат всех детей. Днем и ночью. Деньги берут только за редкие лекарства, какие трудно достать. Аптеку держит пожилая тетушка, она выросла на улице, вот и спасает таких же. Она и ее сын тоже.

– Ты показал знаки. Первый был обычный, вроде как ты с проверкой. А второй… сразу ясно, подделка, – пацан помолчал, обдумывая свои же слова. – Не понимаю. Ты намеренно подставился. Ты уже здесь, но облавы нет. Объяснись, пока цел.

– Один вопрос. У меня всего один. На кой тебе и твоему гнезду сдалась артель? Она не дает еды вдоволь. Она не обещает защиту и заботу. Больше того, я точно вызнал: вы сами добываете деньги, и много, и сами кормите детей, даже не входящих в гнездо.

– Заткнись.

– Я прошу всего один ответ. Твой, настоящий. Я сунулся сюда ради этого ответа. Когда-то давно я был недоросль вроде тебя, и мой ответ был прост: чтобы гнездо выжило и выросло. Чтобы никто не смел пнуть моих младших. Чтобы они были сыты, – быстро сказал Яков и добавил: – Взрослые в артели охотятся за золотом, чтобы разбогатеть, хапнуть власть. Хотят, чтобы им кланялись. Чтобы сдохли те, кто живет лучше их… Очень много ответов у взрослых. За их ответами я не полез бы под нож.

– Деньги надо поделить по-честному, – строго и серьёзно сказал пацан.

– Так… даже слова не изменились, прямо мой ответ из прошлого, – Яков поморщился, глядя на свои руки. – У артели много золота. Но для тебя нормально, что вам не помогают, с вами не делятся?

– Мы сильные. Помогают слабым. А сказал, что вопрос один, лживый Яков. – Пацан придвинул сверток с порошками. – Тебя навели те, кто пасет нас. Они видели Хому. Пожалуй, записали в отчете, что болен: его крепко рвало. И ты принес порошки.

– Я взял заранее, самые полезные по сезону. Осенью всегда или жар, или живот прихватывает, или то и другое. Отправь Хому в аптеку. Там хороший врач. Опасно наугад пить порошки, если совсем болен. Он в сознании?

– Третий вопрос, – пацан даже нагнулся, чтобы увидеть глаза Якова, упрямо изучавшего столешницу. – Ты что творишь, наглый дядя? Ты вообще чей? Страх иметь надо, всем надо, даже мне!

– Тебе особенно. Младшие – камни на твоей шее и хуже, на душе. Каждый, кто умрет – твоя гнойная язва. Он не станет взрослым. Не выучится, не женится, не купит дом, не заведет детей. Он будет мертв, а ты выживешь, чтобы корчиться: «Я не помню его лицо. Уже не помню. Я не знаю, каким он стал бы теперь». – Яков повозился, устраиваясь на шатком табурете. Улыбнулся. – Я с утра был в дурном настроении. Мол, ничего не меняется, мир черный, нет просвета. Но к ночи встретил одного из своих. Он стал почти старым, у него три внука. Знаешь, полегчало. Многие мои умерли старыми, в кругу семьи. У них выросли домашние дети, сытые и непуганые.

– Ты вообще… о чем? – насторожился пацан. – Бред же.

– Предлагаю сделку. Так будет просто и удобно. До рассвета никто не сунется сюда, слово. Твои успеют уйти. Тем временем мы двое съездим на прогулку. Жизнью клянусь, своей и всех своих гнезд: высажу тебя в городе и позволю затеряться. Управимся часа за три-четыре. Если сам ты не решишь иначе.

– Условия?

– Только одно. Не убивай никого там, куда отвезу. Если невмоготу, я рядом, меня режь. Других не трогай. Тебя там никто не тронет. Слово.

– Ты на голову насквозь больной, дядя?

– Мне уже говорили. Но, думаю, я здоров. Кое-кто нашел годное определение для меня. Я дэв-котенок. Знаешь, кто такие дэвы?

– Нет. И я не давал согласия.

– Ты согласился. Ты любишь новое. Это – совсем новое.

В подполе зашуршало. Снизу пискнули: на перекрестке машина. Здоровенная! И никого в ней, пригнали и ушли. Забрать бы да покататься. Последние слова были сказаны громко, с явной надеждой.

– Пошли, – решил старший пацан. Оглянулся на люк подпола. – Всем сгинуть до утра. Новое место знаете. Меня не хвостить, сам управлюсь. Этого вы видели, если что…

Пацан не стал договаривать и обернулся к гостю.

– На машине покатаешь?

– Конечно. И звать тебя буду… Стариком, из вредности. Глупо, но хоть как-то. Ты не назвался, а нам еще говориться и говорить.

– Клим.

– Надо же, и ко мне прилетела птица-неслучайность! Вдруг попались два имени, одинаковые. Одному Климу я помог давным-давно, а другой – как раз ты. Что же делать? – Яков двумя пальцами оттопырил карман. – Деньги. Ты думал, сколько у меня и как умыкнуть. Я сам отдаю. Примета такая, недавно утвердилась в моей жизни: когда совпадают два имени, надо отдавать деньги. Да, я просил твоих купить еду. Пусть сами ее и скушают, ладно?

Клим тяжело вздохнул и покрутил пальцем у виска. Метнулся, изъял деньги точным коротким движением. Бросил в люк подпола и сразу пошел к двери. Первым! Поворотясь спиной к опасному гостю. Яков оценил и, чуть выждав, двинулся следом. Через незнакомый двор, за скрипучую калитку, на темную улицу – и к перекрестку. Машина тихо урчала и светила подслеповатыми карбидовыми фарами.

– На новых фары электрические, – Яков открыл дверь и жестом пригласил Клима на переднее сиденье. Подумал и добавил: – пустил бы порулить. Но тут город.

Яков обошел капот, занял место водителя и повел автомобиль небыстро, плавно. Заговорил снова о фарах, обсуждая с самим собой старые и новые. Клим настороженно озирался, щупал кожаное кресло, трогал стекло, прикасался к рычагу передач и сразу отдергивал руку, как от горячего. Закончив с фарами, Яков завел речь о переключении передач и работе педалями. Сам с собой обсудил ранние ременные приводы и нынешние, весьма удобные и прогрессивные – с шестернями и сцеплением. Вот на этом автомобиле коробка трехскоростная. Вполне неплохо, но бывает и получше. Числа подобраны так себе. Инженер, видно, был самоучка или ленивый ремесленник…