Дом англичанина - [128]

Когда он вошел, она взглянула на него и испугалась.

— Ах, мистер Маллинер! — воскликнула она. — Что случилось? Ваша одежда порвана, изодрана, превратилась в рубище и в лохмотья, а ваши волосы растрепаны, взъерошены, вздыблены и болтаются неопрятно и неряшливо.

Джордж улыбнулся вымученной улыбкой.

— Вы правы, — сказал он. — И более того, я страшно устал, утомлен, измотан, изможден, измучен и обессилен.

Девушка пристально смотрела на него, божественное сострадание светилось в ее взоре.

— Я очень сожалею, — прошептала она. — Очень, очень сожалею, огорчена, обеспокоена, опечалена, удручена, подавлена, угнетена и расстроена.

Джордж взял ее руку. Ее теплое участие было тем лекарством, которое излечило его и которого он так долго искал. После мучительных переживаний, выпавших на его долю в этот день, оно, казалось, подействовало, как какое-то заклинание, колдовство или волшебные чары. В одно мгновение он неожиданно понял, что больше не заикается. Стоило ему сейчас захотеть произнести; «Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет», — он проделал бы это не задумываясь.

Но у него было что сказать получше этого.

— Мисс Блейк, Сьюзан, Сузи. — Он взял другую ее руку. Его голос звучал чисто и свободно. Ему казалось невероятным, что когда-то он пыхтел перед этой девушкой, как перегретая батарея парового отопления. — От вашего внимания не могло ускользнуть, что я давно питаю к вам чувства более нежные и глубокие, нежели чувство обычного дружеского расположения. Сьюзан, это любовь волновала мою грудь. Из крошечного ростка, каким она была вначале, любовь расцвела в моем сердце, пока, вспыхнув ярким пламенем, на гребне своей волны не унесла мою неуверенность, мои сомнения, мои страхи и дурные предчувствия, и теперь, как самый ценный топаз из какой-нибудь древней башни, она кричит на весь мир громоподобным голосом: «Ты моя! Моя супруга! Предназначенная мне с изначальных времен!» Как звезда ведет моряка, когда, побитый бурными водами, вновь спешит он домой, под сень надежды и счастья, так сияешь и ты надо мной, освещая трудную дорогу жизни, и как будто говоришь: «Будь мужествен, Джордж! Я здесь!» Я не отличаюсь красноречием, Сьюзан, — я не могу говорить так гладко, как мне хотелось бы, — но те простые слова, которые вы только что слышали, исходят из самого сердца, из незапятнанного сердца английского джентльмена. Я люблю вас, Сьюзан. Будете ли вы моей женой, замужней дамой, матерью семейства, супругой, подругой жизни, моей благоверной или лучшей половиной?

— О Джордж! — сказала Сьюзан. — Да, ага, так, верно! Несомненно, бесспорно, бесповоротно, обязательно и всенепременно!

Он заключил ее в свои объятия. И когда он это сделал, с улицы послышался едва различимый, доносившийся будто издалека РОПОТ и шум голосов. Джордж бросился к окну. Прямо у пивной «Корова и тачка» из-за угла показался мужчина с вилами, а за ним — огромная толпа.

— Дорогая моя, — сказал Джордж, — я должен — исключительно по личным соображениям, в которые нет надобности вдаваться, — сейчас покинуть вас. Не подождете ли вы, пока я вернусь?

— Я пойду за вами на край света, — страстно ответила Сьюзан.

— В этом нет необходимости, — сказал Джордж. — Я только спущусь в подвал с углем. Проведу там ближайшие полчаса или что-то в этом роде. Бели кто-то придет и спросит меня, может быть, для вас не составит труда сказать, что я вышел.

— Скажу, скажу, — сказала Сьюзан. — Да, кстати, Джордж. Зачем я действительно пришла сюда, так это спросить вас, не знаете ли вы слова из четырех букв, которое оканчивается на «ы» и означает орудие, применяемое в сельском хозяйстве.

— Вилы, дорогая, — сказал Джордж. — Но можете мне поверить, уж я-то знаю, сельское хозяйство — не единственная область, в которой они применяются.

И, хотите — верьте, хотите — нет, а с этого дня (заключил м-р Маллинер) Джордж говорит без малейших признаков заикания.

Вирджиния Вулф (1882–1941) ЛЮБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО

В тот день Прикетт Эллис, рысцой пересекая Динз-Ярд, нос к носу встретился с Ричардом Дэллоуэем, вернее сказать — в ту секунду, когда они разминулись, взгляд одного, незаметно брошенный на другого через плечо, из-под шляпы, оживился, и в нем блеснуло узнавание: они не виделись двадцать лет. Они вместе учились в школе. А что поделывает Эллис теперь? Юрист? Да, конечно, конечно, — он следил за этим процессом по газетам. Но здесь разговаривать неудобно. Может, он заглянет к ним нынче вечером. (Они живут все там же, в двух шагах, за углом.) Будет кое-кто из друзей. Может быть, Джойнсон. «Он теперь важная птица», — добавил Ричард.

— Вот и отлично, значит, до вечера, — сказал Ричард на прощание, — очень рад. — Он и правда был рад, что встретил этого чудака, ничуть не изменившегося со школьных лет: тот же круглолицый нескладный мальчик, весь утыканный предрассудками, но учился блестяще — получил премию Ньюкасл. Вот так-то, думал Ричард, шагая к дому.

А Прикетт Эллис, оглянувшись на его удаляющуюся фигуру, пожалел, что встретил его, вернее (потому что лично Дэллоуэй всегда ему нравился) — что обещал прийти на этот званый вечер. Дэллоуэй женат, устраивает приемы, совсем это не в его вкусе. И костюма приличного нет. Но время шло, и становилось все яснее, что раз он обещал и не хочет поступить грубо, то идти придется.