Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - [24]

II

Труба воздвигалась у северного края зоны. Здесь заметно покачивало. Трудились четверо. К Корневу подошел бригадир – пожилой худощавый мужчина в запачканной раствором брезентовой куртке и в шапке-ушанке.

– Александр Иванович, – сердито сказал он, – вы только поглядите, что у нас выходит. Сколь работаю, такого не бывало!

Они подошли к лесам. Трубу выгнали метров на двенадцать, и простому взгляду было заметно, что она искривлена, склоняется к эпицентру. Бригадир взобрался наверх, вытащил из кармана бечевку с грузилом:

– Смотрите, Александр Иванович, по отвесу.

Верно, бечевка искривилась точно по стенке трубы. Бригадир переместил отвес на выпуклую сторону – бечевка повторила кривизну и там.

– Правильно, по отвесу, – сказал Корнев бригадиру, когда тот спустился, – возводите дальше, до отметки «тридцать».

– Так ведь обвалится.

– С чего она обвалится, если по отвесу! Я ведь объяснял, здесь такое поле тяготения.

– Кривая, вот и обвалится, – упрямился бригадир, недовольно глядя на Корнева. – Сроду у меня не было, чтоб криво-косо.

– И кирпичи падают, когда ветер, – поддержал его один рабочий. – Дунет – и кирпич валится. И шатает наверху.

– Вот-вот! – снова вступил бригадир. – Не буду я этого строить, не хочу срамиться. Завтра увольняться приду. Это цирк какой-то, а не строительство!

– Ну как знаете, – ответил ему Александр Иванович, – насильно мил не будешь… Молодых надо набирать, – сказал он Пецу, когда они отошли. – Видите, как прежний опыт здесь человека подводит.

Валерьян Вениаминович вспомнил, как час назад учился ходить в НПВ, подумал: «Если начинать с этого, то придется набирать слишком уж молодых». Он оглянулся на кривую трубу.

– Почему Шар искажает поле тяготения, как вы полагаете?

– Как?! – Корнев остановился, выразил крайнее изумление. – Разве из вашей теории это не вытекает? Я ждал, что вы нам объясните!

Это был реванш за кванты. Пец понял, улыбнулся:

– Не вытекает, дорогой Александр Иванович, в том-то и дело, что не вытекает… А для чего вообще эта труба? Для котельной?

Корнев поглядел на него, будто оценивая: сказать правду или воздержаться? Решился:

– А ни для чего. Для приобретения опыта, навыков. И тот объект с собаками сносить будем, не достроив. И наше здание под снос пойдет, и ангары… В самом деле, разве можно здесь, на пятачке эпицентра, делать дела, если и шатает, и отвес кривой, да и места мало? Только для пробы, наловчиться работать в неоднородном мире. Людям, которые это сумеют, цены потом не будет.

– Потом?.. Хорошо, выкладывайте свой замысел.

– Замысел простой, Валерьян Вениаминович: вверх. Вглубь Шара. Там наше будущее, наши выгоды, результаты… и, видимо, наше понимание его. Для этого, во-первых, аэростаты долой, притянуть Шар накрепко, чтобы он жестко держал себя электрическим полем, во-вторых, здесь, внизу, только коммуникации и энергетика, только вход и ввоз, выход и вывоз. В-третьих… – Корнев загибал покрасневшие на холоде пальцы перед лицом Пеца, – гнать ввысь башню и одновременно, не дожидаясь ее завершения, заполнять отстроенные этажи лабораториями, мастерскими, стендовыми залами, отделами, службами… и там вести работы. Чем выше – тем быстрее, чем выше – тем просторнее. Честное слово, мне не по себе от мысли, что там, – он указал вверх, – вхолостую течет стремительный, час в минуту, а то и больше, обширнейший поток времени. Помните, у Маяковского: «Впрячь бы это время в приводной бы ремень, сдвинул с холостого – и чеши, и сыпь…» А?

Валерьян Вениаминович, заглядевшись на обращенное ввысь вдохновенное лицо Корнева, зацепился за трубу под ногами, едва не упал.

– А трубы эти, – он указал на поле, где лучами и переплетающимися фигурами сходились к центру тонкие и толстые черные стволы со штурвальными вентилями, – тоже для практики, руку набить? Ведь канавы для них не выкопаны, а теперь экскаваторы не пройдут. Не слишком ли дорогое обучение? – Он сегодня будто подрядился снижать корневский пафос.

– Это не для обучения, что вы! – даже обиделся тот. – Трубы будут в земле на нужной глубине, зароет их туда сам Шар. И фундаментный котлован он нам сделает как миленький. Идея согласована с нашим архитектором Зискиндом. Рвал Шар землю по-глупому, пусть рвет и для дела.

– Получится ли? – усомнился Пец.

– Мы слегка пробовали, получается. Ведь самые сильные искажения поля возле металла – и неоднородность пространства, значит, тоже…

Они ходили и говорили, говорили и ходили – под черной тучей Шара, по истоптанному снегу, среди труб, ящиков, сараев-ангаров. Им было о чем поговорить. И о том, что надо Валерьяну Вениаминовичу в ближайшее время провести несколько семинаров по теории НПВ – на них, кстати, выработать и терминологию; и о том, что эскизный проект башни группа Зискинда вот-вот закончит – надо утвердить, строить…; и т. д. и т. п. Работа Корневым была проделана большая – она открывала возможности для еще больших свершений.

И постепенно в обоих вызревало нечто, не высказываемое словами, но важнее слов. Валерьян Вениаминович пропитывался новым делом, проникал в замыслы и душу Корнева. Ему уже казался нестрашным и договор с ракетчиками («Подумаешь, семьдесят пять миллионов – цена неудачного космического запуска!»), интересовал задуманный Александром Ивановичем эксперимент – и вообще он не представлял дальнейшей работы без него, заряженного энергией и идеями. Он поверил окончательно, что движет им не приниженное тяготение к выгоде и успеху, а высокое, артистическое стремление максимально выразить себя, – стремление, от которого у писателей получаются хорошие книги, у художников – картины, у композиторов – симфонии. Корнев, похоже, и был инженером-художником, художником интересного дела.