Должник - [3]

1946-й. Берёзово, Витебской области

Ошеломлённо вытаращив глаза, Сёмка Перель смотрел, как невзрачный тонкогубый незнакомец хлопочет вокруг полумёртвого полицая. Снимает с шеи петлю, оттаскивает в сторону, прислоняет спиной к сосновому стволу, подносит к губам флягу с водой.

— Ты кто? — повторил недавний вопрос Сёмка. — Ты что творишь?

Незнакомец обернулся. Секунду, наморщив лоб, думал. Потом сказал:

— Меня зовут Шота Мгеладзе. Я из Тбилиси. Когда-то, много лет назад, звали тифлисским душителем. Ты можешь уходить, я пришёл сюда не за тобой. Ты понял?

Сёмка понял. Сглотнул. Превозмогая слабость и оторопь, заставил себя собраться. Один гад пришёл выручать другого. Тифлисский душитель — спасать дружка, берёзовского душегуба.

Сёмка Перель рванулся, оттолкнулся от земли, отчаянным усилием бросил себя на Мгеладзе. И… не достал. Неведомая и невидимая сила перехватила Сёмку, прервала прыжок, опрокинула, не дала дотянуться распялёнными пятернями до горла.

Тифлисский душитель хмыкнул и отвернулся. Задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, Сёмка Перель корячился на земле и тщился ползти. Ему не удавалось, он хрипел, ярость и ненависть раздирали его, рвались наружу и разбивались о невидимый барьер.

— Я пришёл за тобой, — не обращая внимания на Сёмку, негромко сказал Купцову тифлисский душитель. — Я, Шота Мгеладзе, силой и властью, данными мне свыше, обрекаю тебя на жизнь…

2015-й. Сан-Квентин, Калифорния, США

— По какому делу, сэр? — охранник у тюремного входа козырнул, шагнул в сторону, освобождая напарнику сектор обстрела на случай неожиданностей.

— По личному.

— Сэр, это государственная тюрьма Сан-Квентин. Действующая. У нас не бывает туристов.

— Я не турист, у меня здесь дело, — объяснил я терпеливо. — Мне нужно попасть во внутренний дворик второго блока.

— Ваши документы, сэр.

— У меня нет документов.

Привычная, оскомину набившая процедура, завершившаяся пониманием на лицах.

— Проходите, сэр, прошу вас.

Я миновал ещё два охранных поста, на которых действо по раз предписанному сценарию полностью повторилось. Прошагал длинным извилистым коридором и, наконец, достиг металлической двери с забранной решёткой оконцем. Очередной охранник распахнул её для меня. Дверь вела в прямоугольное помещение, обнесённое по периметру бетонными стенами с колючей проволокой поверху. Свара началась, едва я переступил порог. За считанные секунды она превратилась в побоище, затем в бунт. Вал из расхристанных, разящих страхом и потом, налитых злобой и ненавистью тел покатился на стены, захлестнул их, одолел. И — началась стрельба.

Мне досталось три пули, не знаю, кем выпущенные — охраной или взбунтовавшимися заключёнными. Не знаю также, в кого бы они угодили, не упрись в меня траектории.

Очнулся я в тюремной больнице. Больно было немыслимо, неимоверно, и тело едва слушалось.

Я поднялся с койки, оттолкнул изумленных санитаров и проковылял к входной двери. Через полчаса в тюремной часовне привычно опустился на колени и вознёс молитву Христу. Обычную, такую же, как тысяча предыдущих, которые до него не дошли. А скорее, дошли, но были отвергнуты.

Только в этот раз в настороженной гнетущей тишине я услышал голос. Тот, которого ждал без малого семьдесят лет. Всего одно короткое, из трёх слогов слово. Оно ввинтилось мне в ушные раковины, пронзило меня насквозь, оттолкнулось эхом от стен и впилось в меня опять. «Искупил, — ещё не веря, боясь, не смея поверить, услышал я. — Искупил. Искупил… Искупил!».

Час спустя очередной охранник отпер передо мной дверь одиночной камеры. В ней дожидался смертной казни двадцативосьмилетний Джозеф Перкинс, известный, как калифорнийский маньяк.

Я притворил за собой дверь и, глядя Перкинсу в глаза, произнёс ритуальные фразы.

— Я, Филипп Купцов, силой и властью, данными мне свыше, обрекаю тебя на жизнь. А также на скитания, нестарение и бессмертие. Я, Вечный жид-36, с сей минуты и вплоть до дня искупления нарекаю тебя своим преемником. Вечным жидом-37.

1946-й. Берёзово, Витебской области

— …на жизнь. А также на скитания, нестарение и бессмертие. Я, Вечный жид-35, с сей минуты и вплоть до дня искупления нарекаю тебя своим преемником. Вечным жидом-36. Встань…

— Стой! — крикнул с земли Сёмка Перель. — Прекрати, ты ошибся!

Вечный жид-35 осёкся на полуслове, повернул голову.

— Ты ошибся! — заорал Сёмка ему в лицо. — Ты пришёл не за тем человеком. Еврей — я, ты понял, я, а не он!

Тифлисский душитель криво усмехнулся, затем сказал негромко:

— Вечный жид — не национальность. Не должность, не род занятий и не состояние души. Вечный жид — это наказание. То, на которое сын божий обрек самых жестокосердных из нас, таких, как я и он.

Вечный жид-35 кивнул на берёзовского душегуба, повернулся к нему и продолжил:

— Встань и иди.

Купцов поднялся, переступил с ноги на ногу и, скособочившись, поковылял в лес.

Сёмка Перель, цепляясь за землю, заставил себя встать на колени. Затем медленно, в три приёма, на ноги. Его шатало, спина удаляющегося Купцова маячила перед глазами, расплывалась в утреннем туманном мареве.

— Убей меня, — попросил Мгеладзе, глядя на Сёмку снизу вверх. — Пожалуйста, я не сумею наложить на себя руки. Я чудовищно, смертельно устал.