Доля ангелов - [11]

Даже легкое подозрение проскользнуло в этом взгляде и мимолетный испуг.

Что ж, если Антон Васильевич в самом деле решил с того света руководить своей охраной, избрав сенситивом меня, — пусть.

Я не против.

В конце концов его молодцы теперь стерегут вроде бы мою жизнь.

Пусть руководит.

У входа в кафе, большие витрины которого задуманы так, что всякому на улице виден каждый внутри, охрана отстала, органично растворилась в людской массе.

Куда мы денемся в этом аквариуме?

Мы, впрочем, не думаем никуда деваться — столик выбираем у окна.

Казалось, что сидим на улице и суетливая толпа протекает мимо, чудом не задевая локтями, коленками, сумками, портфелями.

Здесь неожиданно вкусно кормят, хотя без изысков.

И красное домашнее вино простое, дешевое. Но приятное на вкус.

Я спросила вина, Птаха — пива.

Настало время поговорить откровенно о делах серьезных.

Но прежде все же интересуюсь:

— Почему ты считаешь, что Антон не расстался бы со своими игрушками: прослушкой, наружкой и прочими «ушками»?

— Именно потому, что это были любимые, а последнее время — так просто единственные игрушки. Дела наши скорбные, полагаю, в общем и целом тебе известны. Собственно, последние месяц-два не было дел — тишь, как в глухом лесу. Все попрятались по норам, мелко дрожали хвостиками — ждали конца. И Антон ждал. Не такого, конечно, который вышел в итоге. Однако — страшного. А чтобы не так страшно было ждать, играл в солдатиков. Вернее, в шпионов. Впрочем, слабость к секретным службам у него наблюдалась всегда. Ты же помнишь: пароли, кодовые слова, спутниковые телефоны вместо мобильных. Туча охраны… Внутреннее наблюдение, наружное наблюдение, наблюдение за наблюдающими.

— Он с детства любил шпионские фильмы.

— Понятно. Не он один. Повзрослели мальчики, появилась возможность — стали играть в шпионов по-настоящему. До поры, однако, все было в пределах допустимого. А уж когда посыпалось основательно — игра превратилась в манию. Впрочем, допускаю: он действительно боялся за свою жизнь. Слишком уж много образовалось недоброжелателей. А доброжелателей, напротив, не осталось ни одного. Я имею в виду — заступников в высших сферах. Знаешь, я долго думал о причине нашего краха. В итоге решил, что самая большая ошибка Антона заключалась именно в том, что главную и единственную ставку в любой игре он делал на высоких покровителей.

— Не он один.

— Верно. Но он возвел эту технологию в абсолют. Работал без лонжи, как говорят цирковые. И к тому же использовал возможности не только во благо. Отнюдь. Главную мощь бросал на войну.

— Он называл это «дружить против».

— Умница. Потому, когда ряды покровителей поредели, а потом вовсе распались, Антон Васильевич оказался у разбитого корыта, за спиной осталась отнюдь не вредная старуха. Прости, не о тебе, разумеется, речь, образно говорю. За спиной оказался легион с копьями да пиками. И намерениями, как ты понимаешь, самыми недружественными.

— Так, может, шпионские страсти разыгрались отнюдь не на почве маниакально-депрессивного синдрома?

— Разумеется. Хотя синдром тоже присутствовал.

— Вне всякого сомнения. И тем не менее ты полагаешь… он действительно погиб случайно?

— Абсолютно уверен. Я ведь примчался туда одним из первых, полицейское расследование проходило, можно сказать, на моих глазах. И все было серьезно, по-взрослому. Не Россия-матушка. А ты что же? Неужели сомневаешься?

— Нет. Но прокурорские зачем-то снова хотят меня видеть.

— Формальности. Там ведь остались какие-то его вещи — сиречь имущество. Мелочь. Но по закону они обязаны передать тебе, как единственной наследнице, все до последнего цента. Или — гульдена.

— Да, пожалуй. Я думала о том же.

— А кто, позволь спросить, рассудил иначе?

— Да никто, собственно. Ваш главный охранник как-то вертит носом.

— Гена? Дурачок. Все еще надеется сохранить позиции, штаты, деньги.

— Каким образом, интересно?

— А закошмарить тебя, допустим. Внушить для начала, что смерть Антона не была случайной, или по меньшей мере зародить в душе сомнения. На следующем этапе речь пойдет уже о твоей безопасности.

— Исключается.

— Почему? Ты ведь задумалась, я вижу.

— Задумалась я или нет, кошмарить меня бесполезно. Об этом, собственно, хочу поговорить. Так вот. Решение принято. На мой взгляд, единственно возможное, но даже если это не так — я вряд ли его изменю.

— Что за решение?

— Простое, как истина. Отдать. Всё, всем. Каждый кредитор должен быть удовлетворен если не полностью, то максимально возможно. Для этого — продать все, что осталось, не торгуясь, не дожидаясь лучших времен. Всё! Ты меня понимаешь? Недвижимость, машины, технику, заводы, газеты, пароходы, лицензии, технологии, брэнды. Если понадобится — дом. Тот, в котором сейчас живу. Машину, на которой я езжу. И кстати, они, кредиторы, враги — легион, по твоему определению — должны это знать. А точнее — верить. Я действительно готова отдать все, включая собственные цацки. И тряпки продать с аукциона, чтобы покрыть долги Антона. Не хватит — извиняйте! На панель не пойду. Да если и пойду, много не заработаю. Старовата для этого ремесла. Остальное — в полном их распоряжении. Такое решение. Что скажешь?