Доллары мистера Гордонса - [22]

— Нет. Я просто хочу видеть, что вы его убили. Их там двое. Оба очень интересные люди. Особенно желтокожий старик. Его движения естественны и вполне обычны, и тем не менее гораздо более эффективны, чем движения других людей. За ним я хочу понаблюдать. Но я не смогу внимательно наблюдать за ним, если в то же самое время буду занят другим делом.

— А, так, значит, два убийства! — воскликнул Мо. — Но это будет стоить дороже.

— Я заплачу дороже.

Мо пожал плечами:

— Дело хозяйское, деньги-то ваши.

— Нет, теперь это ваши деньги, — возразил мистер Гордонс и подвинул банкноты ближе к Мо Алштайну.

— Когда их нужно прикончить?

— Вскоре. Но сначала мне нужно найти других.

— Других?

— С нами будут и другие люди. Мне нужно их найти.

— Минуточку. — Мо отодвинулся. — Я ничего не имею против, если будете присутствовать вы: перед законом вы так же виновны, как и я, если не больше. Я только выполняю контракт, а вам, я уверен, обломится пожизненное заключение. На ваш счет я спокоен. Но посторонние? Зачем мне свидетели? Да и вам тоже? Понимаете?

— Понимаю, — сказал мистер Гордонс. — Но это будут не просто свидетели, их я тоже нанимаю.

— Я не нуждаюсь в помощи. Вот еще! Можете убедиться, какой я стрелок, — обиженно пробормотал Мо и велел бармену взять в руку бокал.

Бармен — пожилой, лысеющий негр, к которому в эти часы редко кто, кроме хозяина, обращался, — стоял за стойкой с газетой «Чикаго трибюн» в руках, глубоко погрузившись в дебри кроссворда. Он вздрогнул и оторвался от своего занятия.

— Нет, лучше два бокала, — передумал Алштайн.

— Я пас, — сказал негр.

Правая рука Алштайна юркнула под пиджак и вынырнула на свет божий с изрыгнувшим пламя и грохот револьвером «Магнум-357». Сверкающее хромом чудовище напоминало небольшую пушку. Звук выстрела был сродни грохоту обрушившейся крыши. Тяжелая пуля разнесла полку с бокалами и большое зеркало над головой бармена. Осколки разлетелись по паркету, сверкая, словно капельки росы под утренним солнцем.

Бармен спрятался под стойку, выставив удерживаемый кончиками пальцев бокал для шампанского на длинной ножке.

Грянул выстрел. Со стены сорвался фанерный задник бывшего зеркала. В дрожащих пальцах бармена осталась только ножка бокала.

— Видите, мне не нужна помощь, — сказал Мо Алштайн и, обернувшись к стойке, крикнул:

— Можешь вылезать, Вилли!

— Я — не Вилли, — донесся голос из-под стойки, — Вилли уволился.

— Когда? — обиженно спросил Алштайн.

— В тот день, когда вы заказали новое зеркало. То самое, что лежит сейчас на полу.

— Чего это он?

— Некоторым не нравится, когда в них стреляют, мистер Алштайн.

— Я ни разу не попал в того, в кого не собирался попасть. Ни разу, черт возьми! Вы, антисемиты, все одинаковы, — проворчал Мо Алштайн и доверительно сообщил мистеру Гордонсу, что речь идет о воинствующем антисемитизме, который подорвал его ресторанный бизнес.

— Люди могут чувствовать себя в опасности, даже если им и не причинили боли, — сказал мистер Гордонс.

— Чепуха, — заявил Мо Алштайн, — антисемит есть антисемит. А вы не еврей? Нет, вы не похожи на еврея.

— Нет, не похож, — подтвердил мистер Гордонс.

— Вы БАСП?

— Что это?

— Белый англосакс, протестант.

— Нет.

— Поляк?

— Нет.

— Немец?

— Нет.

— Грек?

— Нет.

— Тогда кто же?

— Человеческое существо.

— Это и так понятно. Но какое конкретно?

— Творческое, — гордо ответил мистер Гордонс.

— Среди моих друзей тоже есть творческие работники, — сказал Мо Алштайн и задумался: а не связан ли антисемитизм с творчеством? И как может быть, чтобы с виду образованный человек, изъясняющийся по-английски без всякого акцента, не знал такого простого и общеизвестного сокращения, как БАСП.

Но теперь мистер Гордонс уже знал значение этого термина. Более того, он его никогда не забудет, заложив в раздел памяти, касающийся языковых особенностей английского языка, которыми американцы обозначали границы этнических групп и иногда использовали в социальных взаимоотношениях для обособления и демонстрации своей исключительности. В общем, это была активная переменная без реальной константы, заключил мистер Гордонс.

Следующим, с кем он встретился в тот день, был сержант морской пехоты Соединенных Штатов, работавший в пункте набора добровольцев, расположенном в центральной части Чикаго. Сержант был одет в синюю форму морского пехотинца, с красным, потным и одутловатым от неумеренного потребления спиртного лицом.

— Вы умеете пользоваться огнеметом? — спросил мистер Гордонс.

— Вы тоже научитесь, если станете морским пехотинцем. Сколько вам лет?

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы родились?

— Теперь я понимаю. Я, наверное, выгляжу старше одного года?

— Вы выглядите на двадцать девять. Точно — вам двадцать девять лет. Это — отличный возраст, — сказал сержант, еще не заполнивший квоту рекрутов, которую он мог заполнить только из числа добровольцев не старше сорока.

— Да, двадцать девять, — согласился мистер Гордонс, и сержант, которому он показался туповатым, настоял на том, чтобы новобранец прошел стандартный тест на уровень умственных способностей.

То, что произошло дальше, так потрясло сержанта, что он долго сидел с отвисшей челюстью и широко открытыми глазами. Это, возможно, и сыграло роль в том, что он так легко согласился на последовавшее за сим предложение.