Долина Ужаса. Совет юстиции - [6]

– Я так не думаю, – возразил Холмс.

– Черт подери, мистер Холмс! – вскипел инспектор. – Через день-два все газеты будут трубить о берлстоунской загадке. Но где же тут загадка, если в Лондоне нашелся человек, который предсказал это преступление еще до того, как оно было совершено? Все, что нам нужно, это найти этого человека.

– Несомненно, мистер Мак. Но как вы предлагаете искать этого так называемого Порлока?

Макдональд повертел в руках конверт, который протянул ему Холмс.

– Отправлено из Камбервелла… Это нам мало поможет. Имя, как вы говорите, вымышленное. Действительно, негусто. Вы, кажется, упоминали, что посылали ему деньги?

– Дважды.

– И как вы это делали?

– Переводом до востребования в камбервеллское почтовое отделение.

– А вы когда-нибудь узнавали, кто их получал?

– Нет.

Инспектор сильно удивился.

– Но почему?

– Потому что я всегда держу свое слово. Когда он первый раз написал мне, я обещал, что не стану выслеживать его.

– Вы думаете, за ним кто-то стоит?

– Я не думаю, я это знаю.

– Тот профессор, о котором вы как-то упоминали?

– Совершенно верно.

Инспектор Макдональд улыбнулся и бросил на меня многозначительный взгляд.

– Мистер Холмс, я не буду от вас скрывать, мы в управлении считаем, что у вас что-то вроде пунктика по поводу этого профессора. Я сам навел о нем справки. Похоже, это вполне уважаемый и образованный человек, талантливый ученый.

– Я рад, что вы хотя бы признаете его талантливость.

– Да как же не признать-то? После того, что вы о нем рассказывали, я посчитал своим долгом встретиться с ним. Мы с ним поговорили о затмениях. Уж я не знаю, как наш разговор на такую тему перешел, но у него там были зеркальный фонарик и глобус, и он вмиг мне растолковал, как это все происходит. Он даже книжку мне всучил, хотя, если честно, я в ней ровным счетом ничего не понял, несмотря на то что у меня прекрасное абердинское образование. Мне он показался больше всего похожим на какого-нибудь министра: худое лицо, седые волосы, важная манера говорить. Когда мы расставались, он положил мне руку на плечо, как отец, отпускающий сына в большой жестокий мир.

Холмс рассмеялся.

– Великолепно! – воскликнул он, потирая руки. – А скажите, друг мой Макдональд, эта милая трогательная беседа проходила в кабинете профессора?

– Да.

– И, должно быть, это очень неплохая комната, верно?

– Очень неплохая… Действительно, вполне приличная комната, мистер Холмс.

– Он принимал вас, сидя за своим письменным столом?

– Совершенно верно.

– И солнце светило вам в глаза, а его лицо оставалось в тени.

– Ну, это было вечером, но на меня была направлена лампа.

– Разумеется. Вы случайно не обратили внимание на картину на стене над профессорской головой?

– Я на все обращаю внимание, мистер Холмс. Должно быть, у вас этому научился. Да, я видел картину. На ней была изображена молодая женщина, склонившая голову на руки и смотрящая немного в сторону.

– Эта картина кисти Жана Батиста Греза.

Инспектор постарался принять заинтересованный вид.

– Жан Батист Грез, – продолжил Холмс, откинувшись на спинку кресла и соединив перед собой кончики пальцев, – это французский живописец, расцвет которого пришелся на период между тысяча семьсот пятидесятым и тысяча восьмисотым годами. Я, разумеется, имею в виду творческий расцвет. Современные исследователи ценят работы этого мастера намного выше, чем его современники.

Взгляд инспектора сделался рассеянным.

– Может быть, нам бы стоило… – неуверенно произнес он.

– Мы этим и заняты, – оборвал его Холмс. – Все, что я говорю, имеет важное и самое непосредственное отношение к делу, которое вы окрестили «берлстоунской загадкой». Более того, в некотором роде это можно даже назвать его сутью.

Макдональд слабо улыбнулся и посмотрел на меня, как будто ища поддержки.

– Я не поспеваю за вашими мыслями, мистер Холмс. Вы не все объяснили, и я совершенно потерял нить ваших рассуждений. Какое вообще отношение имеет этот давно умерший художник к тому, что произошло в Берлстоуне?

– Для сыщика полезны любые знания, – заметил Холмс. – Даже такой незначительный факт, что в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году на аукционе Портали картина Греза «La Jeune Fille a l’Agneu» [2] была продана за один миллион двести тысяч франков, а это больше сорока тысяч фунтов, может направить ваши мысли в нужное русло.

По лицу инспектора было видно, что так и произошло. Его брови поползли вверх.

– Кроме того, могу напомнить вам, – продолжил Холмс, – что профессорский оклад – не тайна. Заглянув в любой справочник, вы увидите, что он составляет семьсот фунтов в год.

– Каким же образом он смог купить…

– Именно! Как он смог?

– Так-так-так. Очень интересно, – задумчиво пробормотал инспектор. – А что вам еще известно, мистер Холмс? Продолжайте, я с удовольствием вас еще послушаю.

Холмс улыбнулся. Искреннее восхищение ему, как и любому великому творцу, всегда доставляло удовольствие.

– А как же Берлстоун? – ядовито спросил он.

– Внизу меня ждет кеб, – сказал инспектор, взглянув на часы, – и до вокзала Виктории ехать от силы минут двадцать, так что время у нас еще есть. Но по поводу этой картины, мистер Холмс… Я помню, вы как-то раз обмолвились, что никогда не встречались с профессором Мориарти.