Долина смерти. Век гигантов - [2]

Никогда еще Николка не видал своего друга в таком странном состоянии; что он любитель шуток и фокусов — это было известно всей фабрике, но чтоб он позволил себе морочить головы людям менее себя образованным, — этого никогда еще не случалось.

«Хотя бы улыбнулся, сатана!» — думал Николка и напряженно старался разгадать загадку.

А Скальпель серьезно и с нетерпением ждал ответа.

— Ну, ну, мужчина, решайтесь, — гудел он.

— Вы чего, собственно, хотите? — вспыхнул, наконец, Николка. — Хотите, чтобы я поверил вашей мороке?

— Сами вы морока, — обиделся вдруг врач. — И чая вашего не хочу пить. И незачем было туда мух пускать. Вот возьму и уйду…

— Постойте, — поймал Николка докторскую руку. — Объясните, как это вы думаете переселить меня в общество, которое уже не существует?

— Проще пареной репы, — сразу сдался врач и снова уселся, а свободной рукой машинально стал размешивать чай, в котором действительно плавали две мухи. — Возьму и переселю. А когда переселю, и вы в этом сами убедитесь, — тогда объясню… Ну, говорите, согласны?

— Согласен! Согласен, черт вас побери! — вскричал Николка. — К праотцам, так к праотцам! А вы… меня будете сопровождать?

— Если хотите, буду…

— Хочу. Дуйте… Ну, раз, два!

— Подождите, подождите. Не так скоро… — Скальпель вынул из кармана хрустальный шарик, усадил сбитого с толку фабзавука на газетно-ящичный диван и предложил: — Смотрите пристально на этот шарик. Ни о чем не думайте и ничего не говорите.

— Ага, гипноз?

— Там видно будет, — неопределенно отвечал врач. — Внимание!

Шарик заблистал в его руке перед самым носом Николки. Потом… потом ворчливо-добродушный голос врача стал глохнуть, удаляться куда-то, но послушный Николка не отрывал глаз от мерцающего шарика и вскоре заметил странное явление: шарик превратился в звездочку; звездочка, подмигивая лукаво, поплыла вверх, дальше… дальше, к потолку, за потолок… в синее небо…

…Звездочка растаяла, исчезла, и возле него прозвучал совсем близкий голос врача:

— Вот мы с вами в кайнозойской эре развития земли, — в конце ее, приблизительно в плиоценовой эпохе, отстоящей от нашего времени с лишком на один миллион лет…

Николка стряхнул с себя оцепенение, вызванное мерцающим шариком, но, желая подурачить гипнотизера, плотно закрыл глаза.

— Да вы проснитесь, — убеждал врач. — Небось, выспались?

«Черта с два я сплю!..» — подумал Николка, сдерживая смех, и в ту же секунду оторопел, почуяв на лбу влажное, жаркое дыхание, а в носу — запах воды и растительности. Он открыл глаза.

— Мать честная… — были первые его слова, в которых заключалось изумление, не передаваемое никакими словами. — Вы мне должны объяснить эту чертовщину!.. — немедленно и с большим жаром обратился он к своему спутнику, почему-то имевшему за поясом сванидзевский кинжал, а за плечами Николкину винтовку. — Сейчас же объясните, в чем дело!..

— Со временем, со временем, мой друг… — невозмутимо отвечал Скальпель, храня на лице причудливую сеть из загадочных мин.

— Но ведь я не сплю? Скажите, я не сплю?… — волновался Николка, нещадно теребя себя за нос.

— Оставьте в покое свой нос… — менторски важно произнес врач. — Вы, т. е. я и вы, значит, мы находимся в плиоцене кайнозойской эры.

— Бабушке своей расскажите!.. — вспылил Николка.

— Сделал бы это с большим удовольствием, но моя бабушка в плиоцене не жила… — будто сожалея, отвечал ученый медик.

Тогда Николке ничего более не оставалось, как примириться с новыми обстоятельствами и внимательно осмотреться.

Поистине, произошла какая-то чертовщина!

Они стояли на берегу тихо ропщущего озера под лазурным куполом неба. Берег был густо покрыт осокой, а выше — лесом древовидного папоротника. Никаких признаков жилья; ни деревень, ни городов, ни, тем более, Николкиной комнатушки, заваленной Тахтаревыми, Добрыниными, Боммели и прочими «первобытниками», — ничего этого и в помине не было. Куда все это девалось, одному Скальпелю было известно!.. В зарослях папоротников кишело многообразное царство гадов, большей частью знакомых Николке из его собственной жизни; змеи, лягушки, жабы, ящерицы имели здесь своих представителей, лишь размерами тела уклоняющихся от современных типов: так, лягушки были ростом с хорошо откормленных кур; змеи походили на гладкие бревнышки, ящерицы же — на детенышей крокодила. В прибрежной осоке бродили хохлатые цапли, ловко орудуя длинным клювом, как портной ножницами; юркие водяные курочки гонялись за летающими и скачущими насекомыми, испуская жизнерадостные крики, вполне отвечающие всей обстановке; в воздухе носился голубой зимородок в компании себе подобных, резко взывая к кому-то: «тип-тип!». Невидимая выпь издавала свое глухое «ипрумб-ипрумб», похожее на мычание обиженного быка, и над всем этим звонкоголосым миром высоко в небе парил исполин-кондор, покрывая своей бегающей тенью сразу пол-озера.

Мимо друзей грузно прошлепала к воде нарядная ящерица, величиной немногим менее крокодила; она смутила Николкину любознательность и даже, пожалуй, отвагу.

— Кто это? — тихо спросил он, давая ей дорогу.

— Пустяки. Исполинская саламандра. Безобидное животное… — отвечал Скальпель со сверкающими удовольствием глазами, а когда «безобидное животное», напившись из озера, сослепу или намеренно наскочило на него, он испуганно забормотал, тыча перед собой винтовкой: — Ну ты, ну ты… подальше… Хоть ты и питаешься маленькими рыбками и червяками, но все же…