Долина - [26]

"Погибнут и отряд обескровят!"

Ползуны между пятёркой воинов и отрядом перемещались с лёгкостью пушистых шариков в пору тополиного цветения. Когда один из них задом оказался перед Алеком, тот без раздумий пнул в подставленное место и выстрелил из арбалета в дёрнувшуюся к нему рожу. И — бросился к пятерым. Те стояли неколебимо — лучшие рубаки в отряде. Мечи мелькали, вычерчивая невероятные траектории. Один шагнул в сторону — Алек кинулся в брешь, рассчитывая одним прыжком оказаться в кольце пятерых. Рядом свалилось что-то тяжёлое. Алек не успел оглянуться. Рукав пронзили шипы, словно он сдуру приложился к колючкам чертополоха. Локоть обожгло ледяной болью. Падающий меч из правой он подхватил левой, уже стоя среди пятерых. Пальцы, которых он не чувствовал, напрочь отказывались служить. Он не знал, что за яд впрыснули шипы Ползуна, но помнил, что большинство ядов действует слабее, если им не покоряться и двигаться и двигаться, не давая мышцам застыть. Он передал арбалет Керку, сразившему то чудовище, которое только и успело коснуться его ядовитыми шипами, и нагнулся к телу у ног Всадников. Рунни. Оруженосец. Смотрит в пространство. Если смотрит. Из-за этих глаз не уходят воины. Живые же. А взять с собой — никак. Ползуны сомнут оборону мгновенно.

Кое-как действуя одной рукой, Алек поднял Рунни и взвалил его на плечо. Шлёпнулся под ноги Ползун — небольшой совсем, хотел, видимо, исподтишка влезть в оборонное кольцо. Не сомневаясь, Алек ударил железной подошвой сапога в нос, от тяжести на плече, естественно, напирая на каблук. Под сапогом хрустнуло — несколько раз, уходя всё глубже и глубже. Ползун хрюкнул, съёжившись, — и обмяк.

— Пошли! — бросил Алек, не оборачиваясь.

У пятёрки будто сил прибавилось. Ещё бы: и о Рунни не надо думать, и к своим, наконец, можно присоединиться.

Но и Ползуны оживились, видя, что отбитая добыча уходит из-под носа. Смачные шлепки торопливо падающих туш зачастили, словно со второго-третьего этажа замка кто-то выкидывал на дворовые камни тяжёлые пуховые перины.

Десять шагов до отряда. Оттуда помощи ожидать нечего. Самим несладко приходится. Алек помогал Всадникам чем мог: предупреждал о появлении чудовищ ("Справа!.. Впереди!"), сам бил сапогом, если представлялась возможность. Плохо, что, несмотря на все его старания, яд продолжал охватывать его сильное тело ледяным объятием.

Сначала он почуял, что тело Рунни, самого легковесного в отряде, уже не просто свисает с плеча, но сильно давит на него. Затем холод добрался до ног: они отяжелели, и Алек уже не шёл, а ковылял, со злобой на собственное, поддающееся слабости тело, ощущая, как холод превращает кровь в морозный лёд. Затем — глаза. Он начал видеть странные вещи: люди и чудовища то взлетали к потолку, к белым вспышкам, но не замечали этого взлёта, продолжая биться до последнего вздоха; затем опускались чуть ли не по колено в землю, в дымный чёрно-жёлтый туман, мелькая в нём странными тенями, — и всё-таки не видели собственных странных перемещений. Теперь Алек не мог и просто так взглянуть в сторону: в глазах полыхали высверки молний, едва в поле зрения попадали горящие факелы на полу или вспышки от того светского хлыща, который так здорово, мастерски управлял огнём.

… Управлял огнём. Немеющие, плохо ворочающиеся мозги уцепились за эту мысль. Он присмотрелся сохнущими, больными глазами и сквозь фантасмагорию лихорадочного света и безумных теней всё-таки разглядел и понял: огненные вспышки Бродира слабеют. Чародей ранен? Или ослабел? В любом случае — весть плохая. Без его огня, при свете лишь нескольких факелов, большинство из которых погасло (при вспышках видно, как они дымятся), Всадникам живыми не пройти.

Алек машинально поднял туго ворочающиеся глаза на стену пещерной залы. Сердце замерло, когда, покачавшись, стена установилась на месте. Тусклая вспышка. Камни, составляющие стену, появились отчётливо.

Он взглянул на пятерых, в кругу которых стоял. Язык совсем тяжёлый, но Алек заставил себя говорить:

— Стена чёрная…

Слова выползли изо рта, словно те же Ползуны, только подраненные. В криках, рыке и пронизывающем тело визге их никто не услышал. Тогда он разозлился и сквозь пелену в глазах, сквозь ледоходный гул и треск в ушах рявкнул (показалось ему):

— Стена чёрная!

Ближайший к нему Всадник дрогнул. И — наступила пауза, в мгновения которой Алек погрузился в сумеречный туман, такой плотный, что сжимал его тело ледяными оковами.

Далёкий крик, призрачный, будто из тяжёлого сна, снова вытащил его на поверхность, к людям:

— Стены чёрные!.. Стены чёрные!..

Снова бредовое мелькание в глазах. Левая рука, застывшая придерживая Рунни за пояс, теперь бессильно висела, застрявшая в том же поясе оруженосца. Ноги он ещё чувствовал и упрямо шёл, не заботясь ни о врагах, ни о соединении со своими. Шёл по странной инерции, пока вдруг грохочущий крик не свалился на него, словно водопад, смывая болезненную тяжесть и леденящий холод в ногах:

— Стены чёрные! Стены чёрные!

Измученные долгой битвой с чудовищами, Всадники увидели, что на стенах пещеры Ползунов нет, да и на выложенной плитами дороге их осталось мало. Взбадривая себя криком, воины с утроенной яростью из обороны перешли в наступление.