Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца - [116]

— Ты у нас с самого начала была крепенькой, как камешек, ну и теперь надо быть такой же, маленькая моя. — Говоря с ней, он забрал ее личико в свои большие грубые руки. — Надо быть молодцом, потому что теперь начнется… — Он отвернулся и закончил тише — … поистине дьявольское время!

Глава XVI. ЗАКОН — УБИЙЦА ЛЮДЕЙ

Сидя на столе, маленькая Изабелла смотрела снизу в лицо Билли и смеялась, и только когда ее смех перешел в плач, Билли отдал себе отчет, что его пальцы, лежавшие на плече ребенка, все сильнее сжимали его. Он погладил ее головку, чтоб вернуть ей хорошее настроение и спустил ее на пол. Потом он вернулся к открытой двери. В полутемной комнате было тихо. Он старался расслышать стон, дыхание, но ничего не слышал.

На единственном окне была задернута занавеска, и он только смутно видел очертания фигуры, лежащей на постели. Сердце его забилось сильнее, и он тихо назвал Изабеллу по имени. Ответа не было. Он оглянулся. Маленькая Изабелла нашла что–то на полу и забавлялась этим. Он опять позвал ее мать и опять не получил ответа. Ужас охватил его. Надо было подойти к этой темной тени и убедиться, дышит ли она, но точно чья–то рука удерживала его. И вдруг до него донеслись те же тихие, однообразные, как стон, слова обвинения:

— Это вы… вы… вы…

В интонации этого голоса, однообразной и плачущей, он уловил какое–то сходство с голосом Пелетье. Это был бред. Он сделал шаг назад и схватил рукой влажный, покрытый холодным потом лоб. Он почувствовал жгучую боль в том месте, в какое получил удар. Внезапно у него закружилась голова, и он зашатался. Но он энергичным усилием превозмог дурноту и занялся ребенком. Когда он вынес ее на свежий воздух, в его ушах все еще звучал лихорадочный бред Изабеллы:

— Это вы… вы… вы…

Холодный воздух освежил его, и он поспешил с маленькой Изабеллой в палатку. Когда он устроил ее среди одеял и медвежьих шкур, перед ним ярко предстала вся безнадежность его положения.

Ребенок не должен оставаться в том доме. Даже здесь, в палатке, она не ограждена от опасности, так как ему придется проводить с ней часть времени. Он содрогнулся, подумав, чем это может кончиться.

Сам он не боялся той страшной болезни, которой заболела Изабелла. Он уже несколько раз подвергался опасности заражения, и все сходило благополучно, но душа его содрогалась от ужаса, когда он взглядывал в большие голубые глаза маленькой Изабеллы и нежно ласкал ее шелковые кудри. Если бы Круассэ и его жена забрали хотя бы ее! При мысли о них он вдруг вскочил на ноги.

— Слушай, крошка, сиди здесь и никуда не ходи! — приказал он. — Поняла? Мне нужно хорошенько прикрепить палатку, а ты не плачь. Пусть я не буду Мак–Вей, если я не поймаю этого проклятого метиса, живого или мертвого!

Он закрепил полу палатки, чтобы Изабелла не могла убежать, и оставил ее одну. Уединение для нее не ново. Одиночество не пугало ее. Приложив ухо к полотнищу палатки, Билли услышал, как она сейчас же принялась играть с теми вещами, какие он оставил ей. Он поспешил к собакам и живо впряг их в сани. Круассэ с женой опередили его всего на какие–нибудь полчаса — самое большее на три четверти часа. Он час или два будет гнаться за ними, как никогда в жизни, догонит их и вернет обратно под угрозой револьвера. Если произойдет схватка, ну что же, он будет драться.

Когда след углубился в лес, он поколебался — не лучше ли оставить собак и сани. Но возбужденное настроение собак заставило его решиться. Они обнюхивали свежий след и рвались в погоню. Билли щелкнул бичом над их головами.

— Что? И вам не терпится сразиться! — крикнул он. — Ну, ладно. Едем! Ходу! Ходу!

Билли бросился коленями на сани; собаки рванулись. Править не было надобности, они мчались по следу Круассэ. Через пять минут они въехали в редкий лес, потом выбрались в узкую долину, поросшую мелким кустарником, по которой протекал Бобер. Здесь снег был мягкий и глубокий, и Билли бежал рядом с упряжкой, держась за ремень, чтобы не отстать, если собаки разовьют большую скорость.

Он мог видеть, что Круассэ употребил все усилия, чтобы как можно дальше удалиться от пораженной заразой хижины. И вдруг у Билли мелькнула мысль, что метиса гнало еще что–то кроме страха Красной Смерти. Очевидно, его мучила мысль об ударе, нанесенном им в хижине. Возможно, что он считал себя убийцей, и Билли с усмешкой отмечал те места, где Круассэ гнал своих собак прямо через сугробы. Он предоставил своей упряжке спокойно бежать, уверенный, что метис потерял голову и что через несколько миль он застрянет где–нибудь. Он не сомневался, что скоро догонит его.

Наряду с этой успокоительной уверенностью он внезапно ощутил жестокую боль в голове. Это через минуту прошло; в то же мгновение у него потемнело в глазах и ему пришлось расставить руки, чтобы не упасть. Ремень выскользнул из его рук, и когда в глазах его прояснилось, санки были уже в двадцати ярдах впереди. Он догнал их и упал на них. Он засмеялся, когда окончательно пришел в себя и взглянул на серые напряженные спины собак, но смех внезапна оборвался.

Точно острый нож молнией пронзил его затылок и вонзился в мозг. С мучительным криком он упал лицом вперед. Очевидно, удар Круассэ не прошел бесследно. Он сообразил это и попытался заставить собак остановиться. Минут пять они еще продолжали бежать, не слыша слабых возгласов, какие он издавал, находясь почти без сознания. Когда он наконец смог приподнять голову, собаки уже стояли. Они запутались в постромках и обнюхивали снег.