Долговязый Джон Сильвер - [11]

5

Проснувшись сегодня на рассвете, я не мог отвести взгляда от рук, даже забыл, для чего они вообще существуют. Руки у меня всегда были чистые, мягкие и нежные, как женские ляжки. Я имею в виду внутреннюю сторону ляжек, ту, что ближе к лону.

Ещё в порту Глазго, в гринокском кабаке, куда я попал, сломя голову бежав из школы, я стал немного разбираться в устройстве мира, например, познал такую простую истину, что моряка можно определить по рукам.

До Глазго я добрался с твёрдым намерением податься в матросы. На море я буду недосягаем для сухопутных крыс, думал я… Я был уверен в этом. Там навряд ли кого волнуют заповеди. Там нет свирепых директоров школ и отчимов, которые, чуть что, хватаются за плётку. Там кипит жизнь, и ты объедешь весь земной шар, побываешь в местах, где тебя никто не знает… В любом случае там куда лучше, чем здесь, на суше. Так рассуждал про себя я. Ведь что мне было известно про корабельную жизнь и вообще про белый свет? Ровным счётом ничего.

Однако ж я не собирался наниматься на первое попавшееся судно. Я достаточно потёрся среди матросни и портовых грузчиков в Бристоле и намотал себе на ус, что бывают капитаны, которые ненавидят матросов, а бывают такие, которые ненавидят всех людей, и вот этих человеконенавистников надо бояться пуще чумы. Зато капитаны, которые ненавидят матросов, совершенно в порядке вещей, потому что матросы не менее сильно ненавидят капитанов. Это для них дело чести, их долг.

Не успел я переступить порог вышеупомянутого кабака, как услышал сиплый голос, который достал меня, словно удар под дых.

— Садись сюда, парень, не бойся. Я, вишь ли, немного зажился на этом свете и сейчас хотел бы пропустить пивка. Сам понимаешь, за чужой счёт. В долг, как ты догадываешься, мне не дают, я у них не на самом хорошем счёту.

Я не сразу приспособился к тусклому освещению и разглядел изборождённое морщинами, загорелое до бронзы лицо и пару сутулых, пусть даже широких, плеч. Огромные растопыренные руки — таких ручищ я ещё в жизни не видал — были покрыты шрамами и словно говорили: да… вот такие пироги… вот каким я был и каким стал, и тут ничего не поделаешь. Глаза же среди извилистых морщин смотрели вполне доброжелательно.

— Компания тоже не помешает, — прибавил старикан, — то бишь хорошо пойдёт к пиву.

Бояться мне нечего, рассудил я. С моими пятнадцатью годами и соответствующим телосложением я, в случае необходимости, справлюсь с немощным стариком. Как уже упоминалось, я не трус. Директор Натсфорд был первым и последним человеком, от которого у меня задрожали коленки, — конечно, не считая некоторых женщин. Помимо всего прочего, сказал я себе, мне необходимо поболтать с кем-нибудь, кто знает всю подноготную мореходного дела в Глазго.

— И как тебя кличут? — осведомился старик, стоило мне усесться и, сняв со спины ранец, положить его рядом на скамью.

— Джон, Джон Сильвер, — отвечал я, честно и не стыдясь своего имени.

— Сильвер, — неторопливо повторил старикан, смакуя каждый звук, словно табачную жвачку. — Нет, про Сильверов я не слыхал. Откуда будешь родом?

— Из Бристоля.

— А папаша твой чем занимается на этом свете?

— Насколько мне известно, на этом свете он не занимается ничем. Если он чем-либо и занимается, то скорее на том свете. Он утонул в море, и правильно сделал.

— Правильно сделал? — переспросил старик. — Почему?

— Не знаю. Просто так оно лучше, вот и всё… Мы были друг другу ни к чему, — добавил я в виде пояснения.

— Ладно, Джон, не буду лезть не в своё дело. Тебе лучше знать. Но кружкой пива ты меня в любом случае угостишь, а?

— Вильям Сквайр! — не дожидаясь ответа, на весь кабак заорал он. — Два пива страдающим от жажды морякам!

Отдёрнулась занавесь, и из-за неё показалась хитроватая мордочка с тонкими губами.

— Пиво у нас не дармовое, — сказал кабатчик.

— Без тебя знаю, скупердяй. Мог бы запомнить, что я никогда не клянчу. Но сегодня мы с другом при наличности.

Хозяин заведения выпучил на меня глаза, однако круто повернулся и исчез в задней части таверны.

— Я прав? — понизив голос, уточнил старик.

— В чём?

— Что у нас хватит наличности на пару кружек?

Ещё бы, хватит и останется, подумал я. У меня было с собой одиннадцать фунтов десять шиллингов, которые мне вручила мать, когда я без ведома отчима уезжал в Шотландию. «Это тебе наследство от родного отца», — сказала она, но велела помалкивать о том, что дала мне деньги, и вообще об их существовании. «Честно сказать, у твоего отца не было ни гроша», — пояснила она. Я только позднее разобрался, что бывают деньги, которых не существует, и что нет на свете лучшей добычи, чем такие, как бы невидимые, деньги. Бьюсь об заклад, мои были добыты контрабандой и другими сомнительными делишками на острове Ланди. Тогда, в Глазго, я понятия об этом не имел, однако воспринял материнские слова буквально. Деньги следовало убрать с глаз долой, и я зашил десять фунтов в подкладку штанов, а остальные — мелочью — рассовал по карманам.

— Да, — отвечал я, — на пару кружек у меня есть, но не более. Почему я и пришёл сюда. Хочу наняться в матросы.

— Ты? — переспросил он, не веря собственным ушам. — С такой экипировкой? Если меня не обманывает зрение… а я вроде бы не кривой и не косой… на тебе школьная форма. Зачем тебе сдалось море? Ты разве не слышал, что тот, кто выходит в море для забавы, мог бы с таким же успехом искать развлечений в аду?