Долгое прощание. Обратный ход - [7]

Если бы я попросил, он рассказал бы мне всю свою жизнь. Но я ни разу даже не спросил, что случилось у него с лицом. Если бы я попросил, а он бы рассказал, то, возможно, это сберегло бы парочку жизней. Но не обязательно.

Глава 4

В последний раз мы пили в баре в мае месяце, раньше обычного, часа в четыре. Он похудел, казался усталым, но оглядывался вокруг с тихой довольной улыбкой.

— Люблю бары, когда они только что открылись. Когда внутри еще прохладно, воздух свежий, все сияет и бармен последний раз смотрится в зеркало — не сбился ли у него галстук и хорошо ли приглажены волосы. Люблю ровные ряды бутылок за стойкой, и сверкающие стаканы, и предвкушение. Люблю смотреть, как он смешивает самый первый коктейль и ставит его на соломенную подставку, а рядом кладет сложенную салфетку. Люблю потягивать питье медленно. Первая спокойная рюмка в тихом баре — это прекрасно.

Я с ним согласился.

— Спиртное как любовь, — сказал он. — Первый поцелуй — волшебство, второй — близкое знакомство, третий — обычное дело. После этого женщину раздевают.

— Разве это плохо? — спросил я.

— Это волнение порядка, но это нечистое чувство — нечистое в эстетическом смысле. Я не против секса. Он необходим и далеко не всегда безобразен. Но над ним все время надо работать. Чтобы придать ему обаяние, создана миллиардная индустрия, и все миллиарды идут в дело.

Он огляделся и зевнул.

— Я стал плохо спать. Хорошо здесь. Но скоро сюда набьется пьянь, с громкими разговорами, со смехом, и эти чертовы бабы станут махать руками, кривляться, звенеть своими чертовыми браслетами и демонстрировать свой стандартный шарм, который вскоре начнет ощутимо попахивать потом.

— Спокойно, — сказал я. — Да, они живые люди, они потеют, покрываются грязью, ходят в уборную. А вам чего нужно — золотых бабочек, порхающих в розовом тумане?

Он допил, перевернул стакан и стал смотреть, как на краю медленно собралась капля, задрожала и упала.

— Жаль мне ее, — медленно произнес он. — Она такая законченная сука.

Может быть, я даже по — своему хорошо к ней отношусь. Когда — нибудь я ей понадоблюсь. Ведь я единственный, кто не старается ее как — то употребить. А меня — то, может, и не окажется под рукой.

Я молча смотрел на него. Потом сказал:

— Здорово вы собой торгуете.

— Знаю. Я слабак — ни характера, ни самолюбия. Поймал на карусели медное колечко и потрясен, что оно, оказывается, не золотое. У таких, как я, бывает один главный момент в жизни, один взлет на трапеции. А дальше только и стараешься не свалиться с тротуара в канаву.

— О чем речь — то? — Я извлек трубку и начал ее набивать.

— Она напугана. Жутко боится.

— Чего?

— Не знаю. Мы теперь почти не разговариваем. Может быть, своего старика. Харлан Поттер — жестокий сукин сын. Снаружи — сплошная викторианская добродетель. Внутри — настоящий гестаповец. Сильвия? потаскуха. Он это знает, возмущен и ничего не может поделать. Но он выжидает, следит, и если Сильвия вляпается в крупный скандал, он ее сломает пополам, а половинки закопает за тысячу миль друг от друга.

— Но вы ее муж.

Он приподнял пустой стакан и стукнул им по краю стола. Стакан разбился с резким звоном. Бармен пристально поглядел на нас, но промолчал.

— Вот так, приятель. Вот так. Я ее муж, это точно. Записано в брачном свидетельстве. Я — это три белые ступеньки, и большая зеленая дверь, и медный молоток, которым надо постучать — один длинный, два коротких, — и тогда горничная пустит вас в стодолларовый бордель.

Я встал и бросил на стол деньги.

— Болтаете слишком много, — сказал я, — черт бы вас побрал. Больше вас ни на что не хватает. Пока.

Я ушел, оставив его за столом. Он был потрясен и бледен — насколько это можно разобрать при освещении в баре. Он что — то сказал мне вслед, но я не остановился.

Через десять минут я уже жалел об этом. Но через десять минут fe уже был далеко. В контору он больше не приходил. Совсем, ни разу. Видно, я попал ему в самое больное место.

После этого я не видел его целый месяц. А когда увидел снова, было пять часов утра, едва начинало светать. Настойчивый звонок в дверь выдернул меня из постели. Я протащился по коридору, по гостиной и открыл дверь. Он стоял на пороге, и вид у него был такой, словно он не спал неделю. На нем было легкое пальто с поднятым воротником, он дрожал. На глаза была надвинута темная шляпа.

В руке у него был револьвер.

Глава 5

Револьвер не был направлен на меня, Терри Леннокс просто держал его в руке. Это было иностранное оружие, среднего калибра, наверняка не «кольт» и не «сэвидж». Все это вместе — бледное изможденное лицо, шрамы, поднятый воротник, нахлобученная шляпа, револьвер — было словно взято напрокат из старомодного зубодробительного гангстерского фильма.

— Вы везете меня в Тихуану к самолету в десять пятнадцать, — сказал он.?

Паспорт и виза у меня есть, все в порядке, кроме транспорта. По некоторым причинам я не могу сесть на поезд, ни в автобус, ни в самолет в Лос — Анджелесе. Пятьсот долларов достаточно за проезд? Я стоял в дверях и не пускал его.

— Пятьсот плюс эта пушка? — спросил я. Он рассеянно взглянул на револьвер. Потом уронил его в карман.